Он даже не знал точно, где на самом деле находится. Его,жадного до денег и самоуверенного, просто купили, купили легко, как вещь набазаре, купили в тот самый момент, когда он только сошел с самолета в аэропортуТель-Авива. Он выехал в Израиль один, престарелые родители категорическиотказались покидать Львов, а жена уже давно с ним развелась и жизнью бывшегосупруга не интересовалась, да и жила она совсем в другом городе. Историческуюродину Миша так и не увидел, его пребывание на земле обетованной ограничилосьчетырехдневным проживанием в гостинице аэропорта, во время которого его ловко иумело обработали, сыграв на любви к деньгам, страхе перед нищетой ибезработицей, тщеславии ученого. У него забрали документы, а через четыре дняпогрузили в самолет вместе с тремя сопровождающими, и Миша улетел из Израиля вКанаду. Дальнейшее путешествие проходило исключительно на частных самолетах,экипаж которых многословием не страдал. Сопровождающие его люди, напротив, быливежливы и разговорчивы, но лишь в определенных пределах. Поэтому, когда МайклаШтейнберга привезли в эту огромную подземную лабораторию, он мог лишь гадать,находится он в Китае, Корее, Японии, Австралии или на Мальдивских островах. Современем он, конечно, разобрался, что находится все-таки в Азии, но где именно– так и осталось для него загадкой. Работающим над проектом людям, судя повсему, под страхом смерти запрещено было обсуждать с руководителем что бы то нибыло выходящее за рамки научной работы. Да и само общение было весьмаограниченным: Майкл сидел в отдельном кабинете, а все разговоры велись либо попрослушивающемуся внутреннему телефону, либо в присутствии одного из двухамериканцев, представляющих, как сообразил Миша, службу безопасности. При нихязык особенно-то не распустишь.

Штейнберг нажал голубую кнопку на пульте связи. Дверь тотчасже раскрылась, и в кабинет вошел один из американцев, которых Миша про себяназывал церберами.

– Слушаю вас, доктор.

– Как решается проблема с сырьем? – недовольно спросилМайкл. – Время идет, и работы могут остановиться.

– Каков максимальный срок, который мы можем еще протянуть?

– Три дня, самое большее – четыре, – отрезалруководитель. Здесь он быстро научился быть жестким и неуступчивым.

Американец разговаривал с ним спокойно, но отстраненно,словно не желая вникать в проблемы, стоящие перед этим толстым потнымчеловеком.

– Я доложу, – ровным голосом ответил он, – чтосырье нужно вам через четыре дня.

– Уж будьте любезны, – отпарировал Штейнберг, непытаясь скрыть злость и тревогу. – Я вас больше не задерживаю.

Цербер молча повернулся и вышел.

Майкл пытался утешить себя тем, что перебои с сырьем – неего вина, поэтому, если завершение проекта из-за этого задержится, его не будутнаказывать. Но утешение оказалось слабым, потому что в самом начале работы поукоренившейся еще с советских времен привычке он лентяйничал и халтурил, долгораскачивался, тянул резину, строил из себя великого мыслителя. И это неосталось незамеченным его нанимателями. Его сначала мягко предупредили, а потомоткрыто пригрозили, объяснив, что предвыборная кампания в стране начинается вфеврале, поэтому, если проект не будет завершен вовремя, работа над ним вообщетеряет смысл, и за вложенные в него огромные деньги найдется с кого спросить. Втом числе и с него, научного руководителя проекта. Вот тогда ему впервые иобъяснили про сильное психотропное лекарство и закрытую клинику длядушевнобольных. Майкл поверил им безоговорочно, потому что такие приемчикииздавна применялись и в России, о чем ему было хорошо известно. Более того, впоследнее время он начал побаиваться, что такая судьба ждет его независимо отисхода работы над проектом: он не опасен для своих нанимателей только до техпор, пока сидит в этом вонючем изолированном от всего света бункере. Когдаработа закончится, его нужно будет выпустить. Кто знает, не побоятся ли они этосделать… Поэтому Майкл изо всех сил старался проявить себя как можно лучше,чтобы его захотели снова использовать. Он с тоскливым сарказмом думал о том,что начинал работу, мечтая о больших деньгах, а заканчивает ее, мечтая лишь отом, чтобы остаться в живых. Потому что если его будут использовать и дальше,то он так и останется в этом ненавистном бункере, где деньги не имеют никакогозначения, они здесь просто не нужны.

Двумя этажами выше в точно такой же комнатеамериканец-цербер доложил своему соотечественнику о требованиях научногоруководителя проекта.

– Мне пришла в голову забавная мысль, – неожиданнорассмеялся Карл, распрямляя плечи атлета и сладко потягиваясь после несколькихчасов сидячей работы. – Пойдите к нему и предложите выделитьдополнительные деньги на приобретение сырья из его собственного гонорара.Уверен, что он на это пойдет, он слишком сильно хочет остаться в живых и ужедошел до той простой мысли, что жизнь все-таки дороже денег. Акира-сан очень нехочет платить дополнительные суммы за стимулирование нашего русскогопоставщика, более того, он обещал увеличить гонорар, если мы сможем избежатьдополнительных затрат. А избежать их никак не удается. Эти азиаты не всостоянии ничего изобрести сами, весь их технический прогресс основан наворованных схемах и украденных идеях. Они покупают и используют мозгиевропейцев и американцев, для решения организационных вопросов нанимаютяпонцев, но при этом остаются чудовищно скупыми. Попробуем заставить одногорусского дать денег другому русскому, чтобы в итоге мы с вами получилинекоторую дотацию.

– Неплохо придумано, – улыбнулся цербер. –Кончится тем, что Штейнберг сам будет финансировать весь проект, только бывыжить. А что? На его счету уже солидные суммы скопились, пусть вложит их внаше общее дело.

И они оба оглушительно расхохотались.

Еще через час в московском посольстве одной из стран СНГраздался телефонный звонок.

– Скажите ему, что мы готовы заплатить тройную цену, если онсможет встретиться с нами в течение трех дней. Если ему нужна неделя, то ценабудет лишь удвоена. Через две недели мы готовы взять товар по старой цене. Попрошествии двух недель мы отказываемся от его услуг и обращаемся к другимпродавцам.

Артем Резников налил в высокий бокал грейпфрутовый сок ибросил туда кубик льда. Потом положил в рот таблетку и залпом выпил сок. Черезполчаса Ирина подаст обед.

Он вышел на кухню, где возле плиты хлопотала жена, и грузноопустился на угловой диванчик. Он любил наблюдать за Ириной, ему нравилась еелегкая худощавая фигурка юной девушки, моложавое ухоженное лицо в обрамлениитщательно уложенных седых волос. Он категорически настаивал на том, чтобы онане закрашивала седину. Его по-прежнему, как и в юности, волновала и возбуждаламысль о том, что она намного старше его самого.

– Ну что, лапусечка, ты дозвонился до Севы? – спросилажена, переворачивая на сковородке аппетитные куски мяса.

– Он в командировке, вернется только в понедельник. Так чтос большими деньгами мы, похоже, пролетели, как фанера над Парижем.