Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никаких переживаний, глупых эмоций, несбыточных ожиданий. Антон бы не удивился, начни ученые в скором времени программировать человека на стадии развития эмбриона. А значит, никто больше не станет разочарованием для своих родителей.
— Талант не будет определять кровь, — вздохнул Канарейкин вслух, перепрыгивая очередную яму, шагая вверх по склону за эфиопцем. Мысли продолжали вертеться вокруг родителей и местных жителей.
— Чего? — Влад вздрогнул и остановился, тяжело дыша.
— Мысли вслух об отце, — буркнул Антон недовольно, не считая должным пояснять разговор с самим собой. В конце концов, его вопрос относился к разряду риторических, а сравнения со знаменитым родителем ни к чему хорошему не вели никогда. Иначе он бы попросту не оказался в этой дыре на земном шаре.
— Хорошие или плохие?
— Чего докопался? Не хворает и ладно. Просто подумал.
— Вот знаешь, чего не пойму, Тони? — между тяжелыми вдохами поинтересовался Влад, со стоном забираясь на очередной холм и утирая пот со лба.
Радов наклонился и уперся руками в колени, переводя дух после длительной прогулки. До деревни оставалось километра два пути, но парни чувствовали желали рухнуть на где-нибудь в кустах и отдать местным богам душу.
— Почему тебя даже четырехлетка на короткой дистанции обогнала? — усмехнулся Татошка и отогнал назойливое насекомое от лица, раздражающего слух своим жужжанием. Еще не хватало, чтобы его какая-нибудь гадость укусила.
— Ха-ха, смешно, живот сейчас надорву, — сухо проговорил Влад, громко фыркнув в ответ на смех. — Нет, бестолочь. Мне интересно, почему ты так ненавидишь своего отца?
Хохот резко оборвался, Антон замер, ошарашенно глядя на хмурого Влада. Неподалеку от них Милана и Шени остановились, обеспокоенно поглядывая в их сторону. Правда, не подходили. Боярышникова остановила сопровождающего рукой и покачала головой, словно давая ребятам возможность разобраться в насущном вопросе между собой. Может, что-то почуяла или неплохо изучила самого Антона.
Отчего-то мысль об этом заставила Татошку ощутить себя голым. Не в прямом смысле, скорее Милана слишком глубоко забралась в его разум.
— Я не ненавижу своего папу, что за чушь? — возмутился Канарейкин, а внутри все заискрило от напряжения. Желание наподдать глупому рыжему дураку молнией пронеслось по венам, кулаки зачесались в предвкушении драки.
— Тогда к хренам, прости за китайский, ты крысишься каждый раз, когда кто-то упоминает Павла Канарейкина вслух? Слово не скажи, на дыбы встаешь. Или выкидываешь фееричный финт с гонками, бабами, алкоголем и наркотой. Я глазам своим не поверил, увидев тебя однажды под дурью в клубе!
Радов затих и округлил глаза, видимо сам понимая, что перегнул палку с выражениями. Правда, Татошка почти не обратил на то внимания, неожиданно загрузившись от столь резких нападок со стороны Влада. С одной стороны, хотелось огрызнуться в ответ и потребовать заткнуться, а с другой — слова ударили Антона сильнее, чем ему хотелось бы. Нет, вовсе не из-за правды. Скорее, Канарейкин задумался: неужели все выглядит именно так? И Павел тоже считал, что младший сын его ненавидел?
Ведь это неправда.
— Знаешь, — разочарованно произнес Влад после целой минуты молчания. — Забей. Сгоряча ляпнул. Просто, когда мои родители переезжали во Францию и хотели забрать меня, только дядя Паша отговорил их. Сваливать в другую страну, где все чужое? Да у меня здесь было все: друзья, школа, целый мир, который я не жаждал покидать.
Радов неожиданно горько усмехнулся и выпрямился, не дожидаясь ответа от Антона.
— Папа не одобрил мое решение стать журналистом. Моя семья считала работников прессы желтушными пиявками, стремящихся присосаться к чужой жизни и вытянуть мнимую грязь. Мама отговаривала, как могла. Даже угрозами сыпала, что денег на обучение и проживание я не получу.
— Разве ты не учился на стипендию? — наклонил голову набок Татошка, внимательно глядя на смущенно Влада. Он уставился на носки своих кроссовок, рыхля твердую землю, отчего мелкие куски отлетали в разные стороны.
— Нет, — поморщился Радов, словно от зубной боли. — Я недотянул несколько баллов. Настя с Алисой прошли, а у меня не получилось попасть в список. И твой отец оказал университету огромную материальную поддержку и договорился с бесчисленным количеством людей, чтобы мне нашли лишнее место на курсе.
— Проще было тебя за бабки выучить, — хмыкнул Татошка, скрестив руки на груди.
— Ага, — хохотнул Влад и пожал плечами, — но это же плюс в репутацию. Правда, речь сейчас не о том. В вашем клубе я видел, как твой отец и дядя Ярик переходят границы дозволенного, когда тебя нашли под дурью. Знаешь, у меня была целая сенсация на руках. [1]
— И почему не воспользовался? — напрягся Канарейкин, щуря взгляд от ярких лучей солнца.
— Кто кусает руку, которая кормит? Павел Александрович не идеальный человек и, возможно, не самый честный на планете. Хотя бизнес и честность — понятия не всегда совместимые. Особенно в нашем мире. Да и политика тоже, — задумчиво задрал голову к небу Влад, тяжело вздыхая.
Они вновь замолчали, и слева послышался тихий шорох — Милана подошла ближе, осторожно касаясь руки Антона, оглядывая парней обеспокоенным взглядом.
— Все хорошо? — спросила она и почувствовала, как Татошка непроизвольно сцепил в замок их пальцы. Вздрогнув, Боярышникова посмотрела на него, заметив легкую тень улыбки.
— Нормально, — пробормотал Канарейкин, потянув Милану за собой. Проходя мимо Влада, он неожиданно пнул того по голени, слыша громкий вскрик боли, затем отборный мат на четырех языках сразу.
— Это за мысль разжиться дешевой славой на репутации папы, — сурово произнес он, похлопав пищащего Влада по спине, едва тот согнулся. Боярышникова открыла рот, дабы возмутиться, но не успела.
— У меня
