– Автозагар! – объяснил Макс. – У солиста живот прихватило, вот я и подменяю.

– Так ты еще и солист? Поешь? Пляшешь?

– Как видишь, – пожал плечами конспиратор. – Моя задача – не давать скучать богатым дамочкам, типа тебя.

– Вали давай! Адресом ошибся. Какая я тебе дамочка? Нашел богачку!

– Тихо, тихо, – приложил он палец к моему рту. – Чего шумишь? Я же не ты, кто меня сюда пустит? Бомонд! Вот и приходится шустрить.

– Зачем?

– Затем! – передразнил он. – Чтоб с тобой быть.

Я подавилась собственным негодованием.

– Но-но! – предупредительно вскочил он, видя, что мои пальцы потянулись к тяжелому столовому прибору. – Не хочешь – не надо. – Он профессионально развел руки, ударил себя ладонью по голенищу и поплыл, заключая в объятия красивую немолодую даму, самозабвенно пляшущую рядом, и не отходил от нее все то время, что длились эти разудалые пляски. А потом, не смущаясь, уселся за ее столик, непосредственно позади нас. Хорошо, хоть спиной к нам: Юлька не узнает.

Запыхавшаяся и взмокшая, вернулась правительственная жена Света. Не найдя общего языка с флегматичным медведем, она уселась на стул, тем не менее довольная. Цыгане и цыганки рассредоточились по столикам. То тут, то там возникало хоровое пение, фальшивое, но очень душевное. Звенели гитары, хлопало шампанское.

– Хорошо! – выдохнула Света. – Все-таки для нас, русских, цыгане – нечто особенное. Родное.

Юлька этническую музыку по младости лет не понимала, а потому, выхлебав полный бокал холодного шампанского, призналась:

– Это все прошлый век. Для пенсионеров. Лучше бы что-нибудь экстремальное.

– Нет, это – вечное, – не согласилась соседка. – А экстрим быстро надоедает. Мой чего только не пробовал! И в метро катался, и, бомжом переодевшись, милостыню просил, и на полигоны с друзьями ездил – в партизан играть, и с диггерами в канализацию лазал.

От вышеперечисленного я онемела.

– Как это – бомжом? – заинтересовалась Юлька.

– Да так! Рванье нацепил, чем-то обрызгался, чтоб воняло, как от помойки, и к Павелецкому вокзалу потащился, милостыню просить. А приятель наш, Мишка Рейман, знаете, наверное? Так он в это время у Курского ошивался. Потом доходы подсчитали. Тот, кто меньше собрал, платит. Мой выиграл!

– И сколько? – обмерла я.

– Не помню. То ли двадцать, то ли тридцать тысяч.

– Рублей?

– Даш, ну кто сейчас на рубли спорит? Конечно, долларов! А вот когда на крыс охотились, мой не потянул – зрение у него неважное. Сколько уговариваю прооперироваться – трусит. Вот и проиграл. Штук двадцать, что ли, завалил. А победитель – Саня Гамут, тот около трехсот укокошил!

– Кого? – в один голос спросили мы с Юлькой.

– Крыс, кого же еще! Они ведь на крыс охотились. Нашли какой-то дом заброшенный, под снос, где-то на бульварах, экипировались соответственно: автоматы, каски шахтерские, чтоб лампочка во лбу горела, приборы ночного видения – и вперед! Часа три они там неравный бой с крысами вели. Домой пришел потный, довольный, как на войне побывал.

– А зачем им все это? – задала я глупейший вопрос.

– Скучно. Вот и ищут развлечений. Это раньше мы то в Африку на сафари, то в кораллы на дайвинг, то с парашюта в джунгли прыгали. Надоело все, а напряжение как-то сбрасывать надо.

– А в партизан как играют?

– Да как дети! На полигон их вывезли, в танки посадили, показали, куда жать, чтобы танк стрельнул. А впереди движущиеся мишени, типа, немцы. Вот они по ним залпами и лупили.

– А откуда у наших партизан танки взялись? – Я усиленно вспоминала курс школьной истории и виденные фильмы про войну.

– Так, трофейные, немецкие, их предыдущая команда отбивала. Там другая игра была.

– Тоже на интерес?

– Конечно. Кто за бесплатно мытариться станет?

– Да, мужчинам проще, – вновь входя в образ великосветской дамочки, жеманно согласилась я. – А нам, женщинам, хоть со скуки подыхай.

– Ну, не скажи! – хихикнула Света. – Мы с девчонками тоже себе экстрим заказали. Только тсс! – Она прижала палец к губам. – Никому! Мой, если узнает, прибьет! Знаешь, как разорется? Ты – жена члена правительства! У меня имидж! Если узнает пресса.

– Так что было-то? – поторопила я.

– Мы проститутками прикинулись!

– Как это?

– Да просто! Приоделись, как полагается, и на Тверскую! Вот это кайф! Некоторые, скажу по секрету, так в образ вошли, что мужья их потом дня три искали.

– Что – прямо так? Не побоялись? – загорелись глазенки у Юльки. – А как же сутенеры? Конкуренция?

Я внимательно вгляделась в родное лицо. Откуда, скажите, пожалуйста, у шестнадцатилетней дочери нефтяного магната такие познания? И такой неподдельный интерес? Выяснилось, что племяшка изрядно накачалась шампанским.

– Так мы все по-умному, – призналась Света. – Профессионала наняли!

– Сутенера?

– Да нет. Того, кто такую развлекаловку устраивает. Он, конечно, заплатил кому надо. А на Тверской сказал, что это сериал снимают, а мы – актрисы. Проститутки, знаете, как оживились! Тоже мечтали в кадр попасть. Дуры!

– Класс! – одобрила Юлька. – Я тоже так хочу!

Я уничтожающе посмотрела на распоясавшегося ребенка, но племяшка постаралась «не заметить» моей реакции.

* * *

Откуда-то из недр «Le Coin Savoyard» притащилась встрепанная светская обозревательница, о существовании которой мы, честно говоря, совершенно забыли, увлекшись интересной беседой.

– Водки нажралась, – пожаловалась она. – И обкурилась. Голова трещит.

– Женечка, аспиринчику дать? – подхватилась добрая Света. – Ты ж знаешь, у меня всегда с собой.

– Давай. Только надо теплой воды попросить, чтобы растворить.

Официант с пониманием отнесся к просьбе дамы. Сгонял внутрь ресторана и объявился с круглым подносиком, на котором стоял высокий стакан с чем-то солнечно-желтым.

– Что принес? – уставилась на стакан страдающая коллега.

– Вы же просили теплое питье, – оскалился добрый француз. – Я отжал свежий сок и подогрел!

– У-у! – взвыла Женя. – Придурок! Я же воду просила! Для таблетки! – Официант снова исчез. – Заставь дурака богу молиться. Привыкли, гады, что им тут за каждый чих чаевые сыпятся, вот и выслуживаются! Ни ума, ни фантазии. Что бы они тут вообще без нас делали? С голоду б подохли!

– Вот и мой так же говорит, – хихикнула пьяненькая Света. – Езжай, говорит, в Куршевель, окажи бедной Франции посильную гуманитарную помощь от советского правительства. – И сунула вновь подскочившему официанту двадцатиевровую бумажку.