– И что это значит? – уточнил охотник насмешливо. – Что ты природе не следуешь и зов натуры игнорируешь?.. Брось, Молот Ведьм; и ты не из железа сделан.

– Увы. Это было бы весьма кстати – меня можно было б выпустить на ликантропа с голыми руками.

– Как приятно, что вы о нем вспомнили, – заметил помощник негромко. – Не хотел бы прерывать столь занимательный экскурс в семейные отношения, однако возьму на себя смелость напомнить господам истребителям нечисти о существовании оной в непосредственной близости от нашего обиталища…

– Бруно, – поморщился Курт, и тот посерьезнел:

– В самом деле. Я привык доверять тебе в вопросах работы, я готов согласиться с тем, что господин великий охотник знает свое дело, однако мне как человеку несведущему неясны некоторые детали. К примеру, такая: не похоже, чтоб вы оба особенно тревожились о том, что происходит снаружи.

– И без того понятно, что, – пожал плечами Ван Ален. – Судя по всему, этот горе-вояка и в самом деле сумел задеть зверя – иначе не воображаю, как бы он смог добраться до двери, да еще с раненым на плечах. А коли так – около часу тварь будет зализывать себе рану; а если сумеет найти, чем подкрепиться, то и меньше. Однако вскоре рассвет, и строить планы на его месте я б не стал… И, раз уж зашла об этом речь, – вновь обратясь к Курту, поинтересовался охотник, – отчего это помощник инквизитора «несведущ» в подобных вопросах? Кстати замечу, я вообще не обнаружил особенной информированности в стане Господних служителей. Ведь вам по долгу службы приходится сталкиваться именно с такими вещами, а тут инквизитор в крупном городе на голубом глазу доказывает, что стриг сгорает от удара осиновым колом, а вервольфы боятся серебра.

– Печальный опыт? – уточнил Курт и, увидев, как Ван Ален покривился, усмехнулся: – Ошибаешься, Ян. По долгу службы нам приходится сталкиваться с благочестивыми старушками, добропорядочными бюргерами и приветливыми семейными парами, кои на поверку оказываются нечистью хуже вурдалака. Этому и учат. Служака из городской стражи тоже, скажу тебе, не в курсе того, что курфюрст такой-то тайком потрахивает племянницу и точит когти на Императора; он знает, что домушник Пошарь-ка позавчера был замечен на улице больших барышей, где и будет его ловить послезавтра. Когда привычки и стремления курфюрста станут известны с точностью, когда они будут иметь значение для жизни всего народонаселения, тогда служаку и поставят о них в известность.

– То есть?

– То есть, теперь, когда кое-какие сведения относительно стригов, ликантропов и магически настроенных господ и не господ в некотором роде упорядочены и подтверждены, когда упомянутые персоны вдруг зачастили появляться на людях – думаю, следующее поколение следователей порадует тебя своей осведомленностью. Сейчас, увы, должной информацией обладают лишь немногие. Информация же, Ян, это такая вещь, которая достается с трудом, особенно в нашем случае. На белом свете есть множество людей, которым известно то или другое, но это вполне может быть не известным нам, ибо люди эти распространяться о своих знаниях отчего-то не желают. Аd vocem[23], мне что-то не доводилось видеть выстроившихся в очередь охотников, жаждущих поделиться добытыми данными со служителями Конгрегации.

– Это наезд? – уточнил Ван Ален. – А мы вам не обязаны…

– Не обязаны, – подтвердил Курт, не дав охотнику докончить. – Вы не обязаны делиться с нами сведениями, полученными за многовековую историю существования охотничьего сообщества – сведениями гораздо более достоверными, нежели наши, обретенные за несколько десятилетий собственными малыми силами.

– Итак, это наезд.

– Это объяснение всему происходящему, Ян. То, что мы знали прежде – ты сам понимаешь, сколько в этом истинности и каким образом подобная информация добывалась. То, что нам известно теперь – жалкие крохи. И когда я знаю, что есть люди, знающие больше нас, делающие то же, что мы, но не желающие помогать нам… Давно хотелось встретить одного из этих людей и спросить у него, что это. Дух соперничества? Не думаю, что он оправдан, когда речь идет о людских жизнях.

– Как у тебя все гладко, – фыркнул Ван Ален. – Вы все в белом, а мы самовлюбленные болваны… Ты прав в одном: сведения, которые известны нам – они в самом деле собирались долго. Поколениями. Самой Инквизиции еще в помине не было, когда охотники делали то, что делали. И когда в это самое дело пришли вы – согласись, Молот Ведьм, мало у кого появлялось непреодолимое желание откровенничать с ребятами в рясах, которые готовы были испепелить уже за то, что тебе известно больше них, а посему – охотники просто продолжали исполнять свою работу так, словно вас нет, и попробуй сказать, что это не разумно. Возразишь, что теперь Инквизиция уже не та? А как знать. Во-первых, и теперь еще кое-где доводится услышать о делах, так скажу, минувших дней. И во-вторых… Быть может, эти самые прежние дни еще вернутся? Сменится ваше руководство, и пришедшие им на смену скажут – все, ребята, поиграли, и будет, хватит маяться дурью, пора бы и вернуться к устоям. Зачистят вас, как ненужную надпись на свитке, прикроют академию или переформируют, подымут вас на помосты как предателей христианских истин, а вместе с вами и всех тех, кто помогал вам утверждаться в еретических помыслах – всех ваших агентов, информаторов, добровольных пособников… Мы существовали веками, передавали знания друг другу, изводили нечисть, и у нас хорошо получалось. Optima est inimicus bonum[24]. Связавшись с вами, мы рисковали бы уничтожить все то, чего удалось добиться.

– Все зависит от желания, – возразил Курт твердо. – От того, что стоит на первом месте – конечная цель в виде очищенного от крыс и тараканов дома или что-то иное. Знаешь, в одном из моих расследований ко мне пришел человек из уличной шайки – дабы сообщить информацию, значимую для того дела. Да, он не подходил к присяге, не подписывал показаний, не озвучивал их перед собранием инквизиторов; он просто сообщил нужные сведения так, как почел возможным, потому что это было важно. Потому что не мог не сообщить. Совесть не позволила… А вам отчего-то позволяет. Не хотите или боитесь явиться лично – подбросьте анонимку, на худой конец!.. Быть может, дело все-таки в том, что это лишь такая форма ревности? Все равно что отдать сотню из кровью и потом накопленной тысячи.

– Если б ты был прав, в этой истории я держался бы от тебя подальше и не ответил бы ни на один из твоих вопросов.

– «Здесь тебе не допросная», – напомнил Курт насмешливо, и Ван Ален недовольно нахмурился. – «Это не имеет значения»… «Не суть важно, как»… Ты и был не слишком-то разговорчив, Ян – мне приходилось вытягивать из тебя ответы. И не застряли б мы здесь на несколько дней, не одолела бы тебя скука, не допекло бы это вынужденное бездействие – ты так и не пустился бы в откровения, продолжая в лучшем случае отмалчиваться, а в худшем – кормить меня сказками. Та теория, высказанная тобою в первый вечер, та, что ты выдал за инквизиторскую… Ведь это не выкладки наших мыслителей. Уж это я знаю. Это ваши измышления.