– Срочно к Маркусу Якобсену, – оповестил Карла постовой по возвращении.

«Если сейчас он покажет мне нос, я не на шутку расстроюсь», – подумал Мёрк, поднимаясь по лестнице.

– Сразу перейду к делу, Карл, – приступил Маркус, прежде чем успел закрыть дверь кабинета. – Спрошу тебя как есть. Ты знаешь, кто такой Пит Босвелл?

Мёрк нахмурился.

– Нет, мне это имя ни о чем не говорит, – ответил он.

– Только что мы получили анонимную информацию о трупе, обнаруженном на Амагере.

– Так… Терпеть не могу анонимную информацию. И что там?

– О том, что жертва – англичанин, Пит Босвелл, двадцать девять лет, негр родом с Ямайки. Исчез осенью две тысячи шестого года. Остановился в отеле «Тритон»; сотрудник торговой компании, зарегистрированной под названием «Кандалу Воркшоп». Торговля индийскими, индонезийскими и малазийскими предметами искусства и мебелью. Тебе о чем-либо это говорит?

– Абсолютно ни о чем.

– Весьма странно, ибо информация также гласит о том, что ты, Анкер Хойер и Пит Босвелл встречались в тот день, когда он пропал.

– Встречались? – Карл нахмурился. – Какого черта мне встречаться с человеком, импортирующим мебель и безделушки? У меня все время одна и та же мебель, с тех пор как я въехал в свой таунхаус. На новую нет денег. А если бы даже и были, то я отправился бы за нею в «Икею», как и многие другие граждане. Черт возьми, к чему ты клонишь, Маркус?

– Вот-вот, я и сам себе задаю тот же вопрос… Ну давай поглядим. Анонимные сообщения приходят, как правило, не один раз, – сказал он.

Ни слова о несвоевременном появлении Карла на совещании.

Август 1987 года

Гитта Чарльз напоминала картину, которая в свое время увлекла создателя, однако теперь стояла со стертой подписью в углу у перекупщика. В Торсхавне одно лишь имя заставляло ее ощущать свою особенность, и уже взрослой девушкой она пообещала себе, что, если когда-нибудь в ее жизни появится жених, она не откажется от своего имени. Девочка по имени Гитта Чарльз была сильной и стойкой. Будучи взрослой, она часто вспоминала себя маленькой. Обо всем, что было до того, как она выросла, не стоило и говорить.

Когда отец становится банкротом, мир рушится и исчезают надежды на будущее – по крайней мере, так произошло с Гиттой, ее матерью и младшим братом.

В Вайле они нашли безопасную, однако незавидную замену своей прежней жизни – квартиру, лишенную вида не только на гавань, но и вообще на море, – и вскоре семейство превратилось в трех отдельных человек, каждый из которых пошел своим путем, безразличный к другим. С шестнадцати лет – а это было тридцать семь лет назад – она не видела ни мать, ни брата, что ее вполне устраивало.

«Они и понятия не имеют о том, насколько все тут поизносилось», – подумала Гитта, как можно глубже втягивая дым от сигареты. С самого понедельника у нее не было во рту никакого пойла, и это сводило ее с ума. Вовсе не потому что она страдала от алкогольной зависимости, совсем нет. Однако небольшой толчок, легкий сквознячок в мозгу и кратковременное жжение на языке всегда словно вырывали Гитту из небытия. И если на книжке было немного денег – а сейчас, в конце месяца, их там не было вовсе, – можно было поблаженствовать пару дней в компании с одной-единственной бутылкой джина. Большего женщине и не требовалось, так что пьяницей назвать ее было нельзя. Просто она была немного расстроена.

Гитта на мгновение задумалась о том, не проехаться ли ей на велосипеде до Транебьерга – вдруг там окажется кто-то из старичков, обитателей дома призрения, еще помнящих ее. Может, повезет выпить чашечку кофе, да вот еще стопку вишневого бренди, ликера или портвейна… Женщина закрыла глаза и почти почувствовала на губах вкус алкоголя.

Да, всего одна рюмочка хоть чего-нибудь, и дожидаться социального пособия будет куда как легче. Проклятие, как редко оно выплачивается…

Гитта пыталась выпросить еженедельную выплату пособия, однако социальные работники вычислили этот фокус. Если выплачивать деньги каждую неделю, уже спустя пару дней она заявится с протянутой рукой и пустым карманом, а если выплачивать ежемесячно, то придет лишь под конец месяца. Весьма практично, она и сама это понимала. Не так уж она была и глупа.

Гитта посмотрела в сторону поля и разглядела почтовый автомобиль. Он катился от церкви Нордбю по улице Моруп Киркевай. В то время года такое случалось нечасто. Туристы исчезли, братья, которые в скором времени завладеют всем островом, были поглощены разборками на машинопрокатных станциях, а все остальные ждали выпуска теленовостей и прихода весны.

Вот уже почти два года она живет в фермерской пристройке, а хозяин ни разу так и не заглянул к ней. От одиночества Гитта пристрастилась к бутылке. Во многом она была воплощением островного жителя. Годы, проведенные на Фарерах, на Спрогё и вот теперь на Самсё, оказались для нее намного лучше лет, проведенных в больших городах, где все наступали друг другу на пятки и в то же самое время никому не было дела до остальных. Нет, острова словно созданы для таких, как она. Здесь можно лучше контролировать происходящее.

Вот почтовый фургон остановился у их двора; почтальон вышел из машины с письмом в руке. Фермер получал почту нечасто. Он принадлежал к типу людей, которым хватало рекламы из морупского «Бругсена», и местные жители, видимо, об этом знали.

Гитта была поражена. Неужели почтальон бросил письмо в ее ящик? Перепутал, наверное?

Едва фургон уехал, она укуталась в халат, влезла в тапочки и достала почту.

Подпись на конверте была сделана от руки, подобного письма она не получала в течение многих лет.

Сделав глубокий вдох в предвкушении и перевернув конверт, Гитта ощутила удивление и недоумение. У нее перехватило дыхание.

На конверте было написано – «Нэте Германсен».

Она перечитала имя и обратный адрес несколько раз, села за кухонный стол и потянулась за сигаретой. Долго сидела и смотрела на письмо, воображая содержание.

Нэте Германсен! Сколько же воды утекло!

Поздним летом 1956 года, спустя ровно полгода после своего двадцатидвухлетия, Гитта отправилась на почтовой лодке от Корсёра к Спрогё, переполненная ожиданиями, но практически не обладая информацией о месте, ставшем ее домом на многие годы.

Она лично побеседовала с главным врачом из Брайнинга, чтобы понять, подойдет ли для нее это место, и он смотрел на нее сквозь толстые очки в роговой оправе мудрым и ободряющим взглядом. Молодая, здоровая и полноценная девушка обязательно преуспеет в подобном месте, сказал он, и Гитта начала здесь работать.

Она знала, что такое душевнобольные. Среди них попадались представители довольно крутого нрава, но в основном с ними было легко справиться. Говорили, что там, на острове, проживали не такие тупые девушки, как в ее отделении в Брайнинге, и это вдохновляло Гитту.