И вот теперь, когда рухнула власть, рассыпалось, словно карточный домик, государство и пропала последняя надежда, они ринулись рвать друг другу глотки. Может быть, появись у них общий враг, все было бы иначе, но сейчас… Сейчас самым злейшим врагом оказался сосед. Потому что он тоже хочет есть. Но где ж ее взять, еду? Ее на всех не хватит! А тут уж арматура сама в руку просится…

Пока стояла клиника, была иллюзия единства и какой-то общей цели. Но теперь все рухнуло окончательно.

Игорь быстрым шагом пересек двор и спустился в подвал. На нем тут же с радостным воплем повис Андрюшка.

— Пап! Ты пришел!

— Пришел. Конечно, пришел… — пробормотал Игорь, стараясь оттащить от себя ребенка.

Но не тут-то было! Мальчишка вцепился намертво и, на всякий случай, обхватил отца еще и ногами. Игорь понял, что надо подождать. Как порядочный бабуин, он вместе с ребенком на шкуре подсел к столу.

Мария Оттовна хмуро покосилась в их сторону. Она крошила большим кухонным ножом белесые корешки. С улицы доносился запах костра: дядя Толя кипятил воду.

— Я уж думала, сбежал, — проворчала Мария Оттовна.

Игорь не ответил. На руках сидел Андрюшка. В голове было пусто.

Топоча, в подвал спустился дядя Толя.

— Здоров, Игорек! Что там, случилось что? Наши много всякого болтают…

— Случилось, — нехотя ответил Морозов. — Клинику взорвали. Людей… убили. Много. Всех убили.

Он почувствовал, как напряженно замер Андрюшка. В своем возрасте он уже понимал значение слова «убили». Игорь погладил его по спине.

Мария Оттовна рассеянно отложила нож, с беспокойством посмотрела на дядю Толю. Тот шмыгнул носом, но ничего не сказал.

— Как же так? — Мария Оттовна встала, потом села. Было видно, что она боится. — Да что ж такое опять? Кому она мешала-то?

— Не знаю, — чуть грубее, чем следовало, ответил Игорь. Обида за ее ночной срыв ушла еще не полностью. — В других кварталах уже резня пошла. Скоро и до этих мест доберутся. Уходить надо.

— Уходить… — Мария Оттовна всплеснула руками. — Куда ж уходить?

— Куда угодно, только отсюда подальше. Черт его знает, может, в других городах лучше. Может, в Тарту… Или… я не знаю… в Нарву.

— Да как? Как?! Ни автобусов, ни поездов! Ничего же нет! Боже мой, что же делать? Что делать? — Женщина обхватила голову руками и закачалась из стороны в сторону. — Что делать?

— Да ладно тебе, Марья, — несмело вмешался дядя Толя. — Жили и проживем как-нибудь…

— Ой, уйди! Ой, уйди, гад! Видеть тебя не могу!

Дети Марии Оттовны стояли рядом, растерянно глядя на причитающую мать.

Игорь вытащил из кармана кусок хлеба, подаренного Полиной. Разломил на три части, отдал пацанам.

— Идите. Поешьте, поиграйте…

— Ух ты!

Мальчишек как ветром сдуло.

— Уходить надо, — повторил Игорь. — Куда угодно. Вы как хотите, а я пойду уже сегодня.

— Я с тобой! — вдруг подорвалась Мария Оттовна.

Ее заплаканные глаза смотрели на него виновато, с надеждой.

— Куда? — ошеломленно спросил Морозов.

— А куда ты, туда и я. Мне тут оставаться нельзя, у меня ж тоже дети.

— Вот те раз, — развел руками дядя Толя. — А я что? Не-е-е, я с вами не пойду… Вы как хотите, а мне и тут хорошо. Чего я там не видел, в вашем Тарту?

— Вот и сиди тут! — рявкнула на него Мария Оттовна. — А я вот слышала, что в России хорошо. Там вроде как и беды этой не было. И жить там можно, не то что тут.

Игорь только вздохнул. Он слышал это уже не раз, от разных людей. Слухи, сказки, выдумки.

Он не верил.

Но это было не важно.

— Сначала за город выберемся, — уверенным тоном сказал Морозов. — Вы вон в корешках разбираетесь… Устроимся где-нибудь, не пропадем. В конце концов, и другие города есть. Не может быть, чтоб везде так плохо было. На Таллине свет клином не сошелся.

— Пойдем, пойдем… — как загипнотизированная, закивала головой Мария Оттовна. — А там и увидим… Пойдем. Мне б только собраться. Я соберусь, и завтра пойдем. Да?

— Завтра… Как бы поздно не было, — нахмурился Игорь.

— Вы как перед войной, — усмехнулся дядя Толя. — Может, и не будет ничего? Пошумят, да успокоятся…

Игорь покачал головой.

— Давай завтра, а? — Мария Оттовна умоляюще посмотрела на него. — Я приготовлюсь. У меня кое-какие припасы есть…

— Какие такие припасы? — удивился дядя Толя.

Алкаш вроде бы просто поинтересовался, но в его тоне Игорь услышал… то самое. Страшное, заразное… Пока лишь отголосок, тень интонации, но этого уже было достаточно, чтобы понять: чума близко.

Мария Оттовна ничего не заподозрила. Она ждала решения Игоря.

Говоря откровенно, сил на поход прямо сейчас у него не было. Ночной переполох, поход до развалин клиники, вся эта чехарда… Хотелось есть и спать…

Игорь прогнулся, позволил себя уговорить.

— Ладно. Двинем завтра поутру.

— Вот и хорошо, вот и ладненько. — Мария Оттовна засуетилась. — А я пока еды приготовлю…

Дядя Толя ничего не сказал. Как-то незаметно он выскользнул из подвала.

Весь оставшийся день Мария Оттовна болтала безумолку — жизнерадостно и бодро, словно и не орала ночью, как одуревшая, в страхе, что лишние рты пропишутся в ее жилище. Она рассказывала что- то про коренья, про то, что слышала, мол, как за городом проще жить и, по традиции, про то, как хорошо где-то там, где нас нет: в России, в Финляндии…

Игорь молча собирал вещи. У Марии Оттовны действительно оказались хоть и невеликие, а припасы. Бульонные кубики, несколько консервов, пучки засушенных трав.

На тушенку Игорь посмотрел косо, но Мария Оттовна замахала руками:

— Ты не сомневайся, хорошая! На черный день хранила, прятала от проглота этого синего… Консерва надежная, еще в советское время делана. Отец приволок, помню, он же военный был. Государственный резерв. Вечная консерва.

Игорь покачал головой, но консервы в мешок все же закинул. Налил во флягу воды. Упаковал немногочисленные вещи сына…

К вечеру все было готово.

На улице стояла тишина. Не горели костры. Не горели окна в домах. Даже бородатые мужики, что клали печь, куда-то исчезли, хотя вертелись во дворе целый день.

В подвале сидели дети, Игорь и Мария Оттовна. Несмотря на усталость, спать никто не ложился. Игорь нервничал. Это передавалось пацанам: они капризничали, хныкали.

Но ничего не происходило. Время тянулось, как каучук в жаркий день. Игорь проклинал себя за то, что не ушел еще днем.