Миллар также допросил Ламби и Биррел. Ламби, ныне жена шахтера по имени Роберт Гиллон, заявила, что не называла имени А. Б. Она отрицала, что Тренч показывал ей портрет Слейтера и задавал вопросы об А. Б., а также то, что сказала ему: «Было бы смешно, будь он не тот, кого я видела». Биррел отрицала, что Ламби говорила ей об А. Б., и отрицала, что пересказывала это Тренчу.

Несколько свидетелей дали показания, которые могли бы стать свидетельством в пользу Слейтера; двое из них не выступали на первом суде: зеленщик Дункан Макбрейн и Колин Маккаллум — обувщик, у которого работала Барроуман. Макбрейн показал, что видел Слейтера спокойно стоящим у двери многоквартирного дома, в котором жил, в 8:15 того самого вечера, когда убили мисс Гилкрист, — в то самое время, когда Слейтеру полагалось запутывать следы после убийства, бегая по улицам в предместьях Глазго. Маккаллум показал, что у Барроуман не было никакого поручения, ради которого ей в тот вечер пришлось бы оказаться на Западной Принцевой улице.

Последним в тот день давал показания Джон Томсон Тренч. Назавтра Дэвид Кук писал Конан Дойлю:

По окончании слушаний шериф Миллар выслал стенограмму на рассмотрение министру Маккиннону Вуду. «Касательно манеры тех, кто давал показания, — написал он в сопроводительной записке, — я считаю достаточным заявить, что мисс Биррел… производила впечатление очень умной, внимательной и надежной свидетельницы… Миссис Гиллон [Хелен Ламби], мисс Мэри Барроуман и мистер Макбрейн выглядели честными и желающими рассказать правду». Позже, 17 июня 1914 года, Маккиннон Вуд огласил свое решение. «Я удовлетворен, — сказал он, — что не обнаружено никаких поводов вмешаться в исполняемый приговор».

Разгневанный Конан Дойль отправил в печать яростное письмо. «Слушания велись при закрытых дверях перед одним-единственным местным шерифом, свидетели не были приведены к присяге, — писал он. — Все отдавало скорее русской, чем шотландской юриспруденцией». Он добавил: «Все дело, по моему мнению, останется бессмертным среди отборных злодеяний в качестве примера некомпетентности и упрямства должностных лиц».

Несмотря на ярость, Конан Дойль писал: «Мы не смогли сделать больше ничего». Для Тренча и Кука, впрочем, начинался новый, мрачный виток дела Слейтера.

14 июля 1914 года лейтенант-детектив Джон Томсон Тренч был отстранен от исполнения служебных обязанностей, 14 сентября его уволили из департамента полиции Глазго. Дискредитированный, он ушел в армию и стал инструктором по строевой подготовке, а затем сержантом в Королевском шотландском пехотном полку. В мае 1915 года, когда он готовился отправиться к Дарданеллам в составе своего батальона, он был арестован глазговскими полицейскими, в тот же день арестовали Кука. Их обвинили в перепродаже вещей, украденных при ограблении ювелирного магазина в Глазго в январе 1914 года.

Тренч в том деле был детективом. По распоряжению начальства он привлек Кука в качестве посредника между страховой компанией магазина и скупщиком краденого, в руки которого попали драгоценности. Кук исполнил приказ, и драгоценности были возвращены в обмен на 400 фунтов стерлингов от страховщика. Теперь местный прокурор Джеймс Харт заявил, что ему никто не говорил об этой сделке и что действие, предпринятое Куком и Тренчем, квалифицируется как нелегальная продажа краденого товара.

Суд над Куком и Тренчем открылся в августе 1915 года. К счастью, судья счел дело почти анекдотичным и велел присяжным вынести оправдательный вердикт. Присяжные повиновались, вердикт был единогласным. Тренч с честью прошел Первую мировую войну и был уволен из армии в октябре 1918 года. Им с Куком не суждено было дожить до старости: Тренч умер в 1919 году 50-летним, Кук умер в 1921 году в возрасте 49 лет.

В следующий раз Конан Дойль займется делом Слейтера через десять с лишним лет после слушаний. Он писал:

К 1924 году, когда Конан Дойль опубликовал первое издание автобиографии, включавшей краткое изложение дела Слейтера, большинство руководящих лиц, участвовавших в суде и в тайных слушаниях, были уже мертвы. «Любопытно, что сейчас, когда я это пишу, судья Гатри, Кук, Тренч, Миллар и другие уже умерли, — сказал Конан Дойль. — Однако Слейтер еще жив и находится в Питерхеде».

Годы Первой мировой войны были для Слейтера ужасны. Однажды тюремщики, под влиянием захлестнувших Великобританию антигерманских настроений, привязали его к столбу — то ли за разговоры, то ли за невыполнение рабочей нормы в карьере — и оставили под солнцем на два часа. Это происшествие, о котором Слейтер рассказал в 1925 году, не было параноидальным бредом: оно также описано в газетной статье Уильяма Гордона о тюремной жизни Слейтера — статья была опубликована после освобождения Гордона в 1925 году. «Общеизвестно, что на разговоры и прочие мелкие нарушения тюремного распорядка надсмотрщики смотрят сквозь пальцы, — пишет Гордон. — Но доносов — и наказаний — Слейтеру доставалось больше, чем другим».

Во время войны также прекратился ободряющий поток писем из Бейтена. Архив семейной переписки, изобилующий письмами в обе стороны, с лета 1914 года до весны 1919-го совершенно пуст. «Дорогие родители, — напишет Слейтер в 1919 году, — ваше последнее письмо, дорогие мои, я получил 8 / 8 / 1914, пять лет назад». Он продолжает: