— Увы, не знаю. Прошу прощения.

— Ничего страшного. Ты и так был очень добр к нам.

— Ах, это безнадежно, — всхлипнула четвертая голова.

— Думаю, ты прав, — согласилась первая. — Мы никогда не покинем эти стены.

— Прошу прощения, — сказал Осмирик. — У меня есть вопрос.

— Да?

— Как давно вы здесь?

— Очень давно. Не меньше ста звездных циклов, хотя ни одной звезды отсюда не видно.

— И вы ни с кем все это время не разговаривали?

— Ты первый, кто снизошел до беседы с нами.

— Как жаль, — проговорил Осмирик. — И как несправедливо.

— Воистину, ибо мы за это время сочинили почти два миллиона строк новой поэмы.

Ученый несколько удивился.

— Вот как?

— Да. По природе своей она лирично-пасторальная, с оттенком романтической меланхолии. Уверены, что тебе понравится.

Осмирик оглянулся в поисках ближайшего выхода.

— При обычных обстоятельствах я с удовольствием бы ее послушал. Однако…

— Для нас будет большой честью исполнить ее для тебя, — произнесла первая голова. — Хор, приготовиться!

Капустные головы расположились в ряд.

— Очень хорошо. Начнем.

И все они начали декламировать в унисон:

Услышь нас, о Демиург, чей дух в глубине

обитает,

В почве, дающей жизнь каждому и всем,

И благослови эти скромные семена,

Брошенные на плодородную почву, чтобы

прорасти

И принести плод Всеобщей Любви…

— Матерь Божья, белый стих! — пробормотал Осмирик, в то время как хор продолжал монотонно декламировать дальше. Он начал потихоньку пробираться по узкому проходу между существом и стеной, приятно улыбаясь и с энтузиазмом кивая. Наконец он добрался до противоположной стороны, постоял, послушав еще немного из вежливости, поклонился и направился к выходу.

— Некультурный болван, — послышался голос сзади.

Ученый вздохнул и пожал плечами. «Что дальше?» — подумал он. Что может последовать за громадной капустной грядкой со склонностью к высокой поэзии?

Через секунду пол раскрылся у него под ногами, и он провалился.

Осмирик скользил по бесконечной темной спиральной трубе, пытаясь остановить падение, но угол был слишком крут, а стены — необычно скользкими. Он вытянул руки и ноги, расслабившись, насколько это было возможно, и молясь о том, чтобы труба наконец распрямилась.

Этого не случилось. Труба расширилась, затем изогнулась вертикально вниз. Осмирик с воплем полетел в темноту.

Наконец труба закончилась, и ему показалось, что он летит по какой-то большой темной комнате. Затем последовал жесткий удар…

И он очутился под водой. Теплые потоки увлекали его то туда, то сюда, пока он изо всех сил греб наверх, чувствуя, как разрываются легкие и колотится о ребра сердце. Он уже было решил, что больше не может сдерживаться и сейчас вдохнет воду, но как раз в этот момент выскочил на поверхность, жадно глотая воздух.

Осмирик задыхался и кашлял, ощущая невыносимый запах канализации, забивавший его ноздри. Вокруг плавало какое-то дерьмо. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил, что находится в огромной круглой каменной выгребной яме, у потолка которой торчали концы многочисленных труб.

Ученый попытался разглядеть в темноте края помещения. Похоже, невдалеке был берег или по крайней мере бортик, окружавший это озеро отбросов. Он поплыл туда.

Около берега что-то схватило его за правую ногу, но затем отпустило. Это несколько придало ему сил — Осмирик отчаянно заработал руками и ногами.

Вдруг кто-то протянул ему руку и вытащил из отвратительной жижи, словно гниющий труп большой рыбы.

— Прекрасный день для купания! — прозвучал веселый голос. Он принадлежал невысокому лысоватому человеку в обтягивающем костюме и простом сером плаще.

— Я вам крайне обязан, — прохрипел Осмирик, переведя дыхание.

— Да не за что. Я иногда люблю компанию. Порой здесь так одиноко.

— Вы…

— Мастер Додкин, замковый водопроводчик, как меня называют в лицо. Если короче — говночист Додкин.

— Я навеки вам благодарен, мастер Додкин. Но скажите… — Осмирик откашлялся и сплюнул. — Как вы переносите этот запах?

Озадаченно нахмурившись, Додкин понюхал воздух.

— Какой запах?

Комната была загромождена книжными полками, алхимическими принадлежностями, какими-то странными предметами. На столе в углу помещалась большая астрономическая модель Солнечной системы. Вокруг нее на стенах висели звездные карты. В другом углу красовался большой глобус.

Он сел за стол, на котором лежали несколько странных устройств из дерева и металла, и внимательно оглядел одно из них — ящичек с окошком, через которое видна была медная игла. Посмотрев на положение иглы на откалиброванной шкале, он сделал отметку гусиным пером. Потом его внимание переключилось на другое устройство, на сей раз стеклянный шар с двумя кусками металлической фольги внутри. Он замерил расстояние между ними, погрузил перо в чернильницу и записал на листке еще несколько чисел. Затем повернулся к третьему устройству, переплетению нитей, унизанных сотнями маленьких разноцветных бусинок, которые тихо пощелкивали, пока он манипулировал ими, поодиночке и группами. Этим он занимался довольно долго, после чего внимательно изучил результаты. Затем записал новые данные, тщательно снимая показания с каждого из устройств. Пламя горевшей на столе свечи отбрасывало на его лицо мягкие тени. На лбу проступили капельки пота. Несколько листов бумаги, исписанных числами и символами, один за другим упали на пол.

Наконец он отложил перо, достал из-под мантии платок и вытер лоб. Потом, взяв последний лист бумаги, поднялся из-за стола и направился через комнату к низкому многоярусному столу с персональным компьютером. Усевшись, он почти незаметно шевельнул рукой. Когда экран засветился и на нем появилось приглашение к вводу команды, быстро нажал несколько клавиш и стал ждать, глядя на всполохи на экране.

— Проклятье! Ненавижу эти готовые программы, — пробормотал он, указательным пальцем правой руки начертал в воздухе несколько знаков, потом взглянул на результаты на экране и сделал еще один пасс рукой. Наконец, глядя на исписанные цифрами листы, ввел данные с клавиатуры, нажал еще несколько клавиш и, запустив программу, с облегчением откинулся на спинку стула.

На экране появились строки цифр.

— Не может быть, — сказал он. — Но ничего не поделаешь. Теперь все, что осталось, — это найти его.

Он начал совершать руками сложные пассы, сопровождая их низким, монотонным бормотанием. Наконец экран монитора засиял радужными переливами. На нем появились мутные изображения, становившиеся все резче. Послышались голоса. В конце концов изображение стало невероятно четким.