– Лорд Марлоу, прошу прощения за свою наглость, – тихо произносит Анжелина, теребя пальцами фартук. Никаких накладных ногтей, модного маникюра, загара. Белоснежные. Аккуратные. Именно такие руки, какие должны быть у ангела. Но вряд ли ангелы имеют вызывающе пухлую нижнюю губу, которую постоянно смачивают языком. Вряд ли ангелы могут вызывать смешанные чувства и путать твои желания. Ангелов не существует, а она вот, окружённая золотистым сиянием. И я пьян.

– Что вы хотите, Анжелина? – Интересуюсь я, не двигаясь и буквально лёжа в кресле.

– Дело в том, что сегодня первый день празднеств в городе. Они начнутся в восемь. Моя мама… ей нужна помощь, и я бы хотела отпроситься. После ужина, если я не буду вам нужна. Завтра я приду раньше, чтобы всё отработать, приберусь в северном крыле. Венди обещала лечь в десять, сейчас она читает книжку, которую мы нашли в её комнате. Она занимается, книжка на французском. И мы немного погуляли, думаю, она сегодня будет спать крепко…

– Вы хотите уйти, – и это не вопрос, обрывающий её тихую речь. Всегда люди уходят. И ангелы взмахнут крыльями, оставив тебя внизу, в собственном проклятом месте, забыв о том, как ты в ней нуждаешься.

– Да. Пораньше, – кивает она.

– Идите, – вздыхая, отворачиваюсь к огню.

– Правда? Вы не будете злиться на меня? – Мягкие шаги, приближающиеся ко мне. Приподнимаю уголок губ, ожидая чего-то ещё. Неприятное чувство этой необходимости в чём-то.

– Нет. Идите, – вскидывая голову, смотрю в её светящиеся глаза. Ей не по себе быть так близко ко мне, и мне это не нравится. Но она стоит зачем-то рядом, осматривает меня беглым взглядом.

– Я могу вам обновить бокал, если вы хотите, – предлагает она, указывая на мою руку.

– Решили меня споить, Анжелина? – Усмехаюсь, медленно осматривая форму на три, а то и четыре размера больше, чем сама девушка.

– Если вам будет легче, то да, – пожимает плечами. Равнодушно, словно предлагает мне молоко или же… как там эти… имбирные пряники. Такая, как она может предложить именно их. Никаких взглядов с укором, отвращения, вызывающего защитную реакцию, нет… она смотрит на меня тем самым взглядом, говорящим – я полностью тебя понимаю. Но ни черта она не знает.

Приподнимаю руку, делая движение пальцами, вышвыривая её отсюда. Пусть идёт, куда хочет. А я посижу и буду наслаждаться лёгкой головой, слишком горячим огнём, сжигающим мой кислород, и, надеюсь, усну прямо здесь. Смотрю, как она уходит, замешкавшись у двери. Оборачивается, бросая на меня задумчивый взгляд, но тут же выскакивает за пределы кабинета, ловя мой.

– Анжелина, – с губ срывается её имя, улыбаюсь на него, продолжая смотреть на закрытую дверь. Слишком много думаю о ней, а всё из-за скуки и желания не вникать в проблемы этого места, не тревожить прошлое и не совершить глупость, которую хочу сделать с детства. А она… вот эта девушка, отвлекает меня, хотя это всего лишь фантазии, мои выдумки, но облегчает моё пребывание здесь. И поёт. Поёт она очень красиво и глубоко. Я слышал много оперных певцов, мировых знаменитостей, и ей, конечно, до них не дотянуть, но что-то есть в её голосе. Он притягивает, словно сирена собирает вокруг себя ауру теплоты, мягкости, уюта. И хочется попасть в круг избранных, хочется, чтобы заметила. Странный ангел.

Ладно, надо трезветь, а то ещё немного и в жителей поднебесья её возведу. Ещё ужин. Не следовало давать разрешение. Сегодня мне необходимо собрать всю выдержку в кулак. Роджер решился встретиться лицом к лицу со мной в моём доме на парадном ужине, который ввёл сам, и ни разу так и не посетил. Оставлял нас с матерью одних, не предупреждал о своих отлучках и лишь отмахивался, а брат был рад, ведь вчера он стрелял из лука, а позавчера отец его повёл в бильярд, вместо встречи с нами.

Заправляю чёрный платок с серыми полосами на шее заученными годами движениями, вдеваю запонки и поправляю манжеты чёрной рубашки. Надеваю такого же цвета свитер. Холодный душ вернул полностью всё самообладание, вытеснив неподобающие мысли из головы, касающиеся мисс Эллингтон.

Спускаюсь по лестнице, встречая Венди, улыбающейся мне. Но мне не нужно это, и она это понимает. Насколько она сейчас выглядит противно. Превосходно, всё как раньше. Тихий обеденный зал, свечи и слуги, не смеющие смотреть на меня.

– Ты сидишь на моём месте, Роджер, – холодно замечаю я, подходя к столу.

– Этикет, Артур. Во главе стола сидит…

– Лорд Марлоу. А ты уже не он. Вставай и ищи себе место по своему статусу, – перебиваю его, встречаясь с тёмными глазами, выцветшими, потухшими и безвольными. Ненавижу его. Ненавижу этого человека, напоминающего мне об этикете. Наблюдаю, как он подзывает рукой Джефферсона, помогающего ему пересесть.

Сажусь на свой стул и киваю Освину в знак разрешения подавать ужин. Мне противно сидеть за одним столом с Роджером, но годы выдержки благоприятно сказываются, и я буквально отрезаю его присутствие за столом.

– Милая, расскажи мне, как прошла покупка ёлки?

Кривлюсь от его голоса, наполненного любовью. Конечно, это ведь ребёнок Энтони. Он будет ей пятки лизать, как и ему. Но больше этого не позволю.

– Этикет, Роджер, за столом запрещается говорить, а лишь поглощать пищу. Вот и займись этим, – и так хорошо внутри от своих слов. Наслаждение от его выражения лица, от боли, что он испытывает. За все мои года изгнания и предпочтение брату. За чувство одиночества и зависти. За всё я могу теперь мстить ему, ведь я жив, а его любимец нет.

Как и предполагал больше ни единого слова не было произнесено, пока я ем. Можно было и вкуснее приготовить утку, но и так сойдёт. Окончив ужин, встаю, бросая салфетку на стул, и ухожу. В молчании. Без предупреждения, как делал он это, не объясняя ничего в короткие встречи, просто уходил. Оставлял меня обиженного и угнетённого, но мама была моей отдушиной. Учила, как надо жить. Показывала, что никто недостоин и эмоции от меня. Никто не заслужил этого, как и отец, которого у меня никогда не было.

Захлопываю дверь в кабинет, а заняться совершенно нечем. Пить? Не хочу. Почитать? Тоже нет никакого желания. Здесь неимоверно скучно, а в Лондоне я бы отправился в клуб джентльменов, где происходят совершенно непристойные нашему положению вещи. А это место буквально спит, и мне неимоверно скучно.

– Артур, я хочу поговорить с тобой.

– Я не разрешал сюда входить, Роджер, – оборачиваясь, смотрю на старика, каким он стал за год, опирающегося на трость.

– Мне и не требуется твоё разрешение, – холодный взгляд, лишённый хоть мало-мальской доброты по отношению к своему сыну. Ничего нового.

– Требуется. Напомню, дом мой. Ты живёшь здесь только благодаря моей щедрой душе, – усмехаюсь, замечая промелькнувшее сожаление в его глазах. Ещё бы, нелюбимый ребёнок владеет всем, что было подарено любимому. Он жив. И за это его можно ненавидеть.

– Я понимаю, насколько ты сердит на меня. Но прошло много времени с тех пор. Остались только мы. Потеряв Энтони…