— Parquet pas?[2]Все равно ведь не спишь, а так узнаешь мно-ого интересного.

— Что-то еще накопал? — уже более миролюбиво осведомился Ракитин.

— И что-то, и кого-то, и даже пиво есть, — я наконец-то проснулся окончательно и даже уселся в кресло с телефоном на коленях.

— А кофе?

— Ну, брат, хотеть не вредно!

— Вредно не хотеть. Ладно. Через десять минут, — он бросил трубку.

Ощупью примостив аппарат на журнальный столик, я прошлепал на кухню, зажег свет и осмотрел ноющий палец — черт побери, самый настоящий укус! Грэг, кошачья душа… Ах ты, засранец этакий!.. Я вытащил из холодильника банку ветчины, не спеша вскрыл ее, достал хлеб и принялся сооружать бутерброды, краем глаза следя за дверным проемом. Расчет оказался верным: через пару минут кот бесшумно влился в кухню, будто оживший кусочек коридорной темноты, и нырнул под стол. Дальнейшее было делом техники, и еще через несколько секунд он уже мохнатым мешочком покорно висел в моей руке с куском ветчины во рту, зажмурившись и поджав хвост. Я не выдержал и вместо того, чтобы прочитать «штрафнику» воспитательную нотацию, рассмеялся. Кот недоверчиво приоткрыл один глаз, потом другой и, уяснив наконец, что наказание отменяется, окончательно осмелел, распушил хвост и решительно потребовал «досрочного освобождения», которое тут же и получил.

Ракитин был, как всегда, точен и голоден. А потому уже с порога взял пеленг на кухню, и теперь сбить его с курса можно было разве что прямым попаданием из базуки. Выглядел он, не в пример мне, бодро, будто спал всю ночь, что, конечно, не соответствовало действительности.

— Та-ак, с чего начнем? — Олег уселся верхом на мой любимый табурет с амортизаторами вместо ножек и, пожирая глазами тарелку с горкой бутербродов и батарею запотевших черных банок с золотыми фазанами на боках, попытался изобразить заинтересованность.

— Со Светланы Анатольевны Величко, двадцати трех лет, студентки четвертого курса филологического факультета нашего достославного Университета, — я с невозмутимым видом оседлал стул напротив него.

Ракитин сделал «домиком» свои роскошные брови и удивленно взял банку с пивом.

— Ты все-таки обскакал доблестных сыскарей? — он потянулся за бутербродом.

— Ну, это было не так уж и трудно, — я тоже открыл банку. — Просто я заранее договорился с хозяином «Наяд», Михаилом Давидовичем Фуксом, по прозвищу Сильвер, моим старым приятелем, чтобы он сообщил мне, как только появится интересующая меня особа. Ты же понимаешь, что население охотнее общается с журналистами, нежели с представителями власти. Я пообещал, что все останется «unknown», и этого оказалось достаточно. Кстати, что ты сам выяснил о Величко?

— В определенных кругах известна под именем Персик. Блондинка, голубые глаза, плотного телосложения, особые приметы — родимое пятно в правой подключичной ямке в виде сердца, любимый напиток «джин с тоником и киви». Начало трудовой биографии — анаша, ночные клубы, незаконная торговля валютой, прощенная в виду малолетства, «динамо»… Короче, полный набор! Олег снова переключился на ветчину и пиво.

— Я уже рассказывал тебе, что она была подругой, вернее, стажеркой у Энни-Шоколадки? И какие у них вышли недавно «багинеты» с нанесением телесных повреждений по инициативе Закревской? А потом вроде бы все снова наладилось?

— Ну и что?

— Ничего особенного, — я отхлебнул из банки. — Только вот два дня назад Светлана, возвращаясь, по-видимому, «со службы», застала выходящими из ее собственной квартиры Энни-Шоколадку и еще какую-то, неизвестную ей женщину: молодую, высокую, темноволосую, скуластую, одетую так же, как и Закревская. Ключей Величко своей наставнице, как она уверяет, не давала. У Персика хватило ума спрятаться и подождать, пока они уйдут, но в квартиру она зайти так и не решилась. Потом она обратилась к своему шефу, то есть Сильверу, с просьбой свести ее с кем-нибудь из представителей вашей конторы для защиты чести и достоинства, так сказать. И Миша Фукс позвонил мне, — я взял с тарелки бутерброд и принялся уплетать его за обе щеки.

— Ерунда! — отмахнулся Ракитин, не забывая отхлебывать пиво. — Они же все — нарки! Твоя Величко просто забыла, как дала Закревской ключ. Ну, а что касается третьей…

— Это еще не все! — перебил его я и отобрал банку. — Самое интересное, я обнаружил в квартире Светланы очень странную и необычную игрушку. Куклу.

— И что же в ней странного? — Олег спокойно вскрыл другую банку пива и тоже взял бутерброд. — Куклы у незамужних и бездетных женщин не такая уж редкость.

— Допустим, — кивнул я, — но это весьма необычная игрушка. Понимаешь, Олежек, — я постарался припомнить свои вчерашние ощущения при контакте с куклой, — когда я взял ее в руки, я никак не мог убедить себя, что держу неживой предмет! В общем, таких подробных игрушек я никогда прежде не видел и ничего о подобном не слышал. К тому же, там у меня опять сработала моя экстрасенсорика.

— «Ветер смерти»? — Олег заинтересованно посмотрел на меня. — Ну-ка, ну-ка? А еще «дровишки» имеются?

— Неужели для «костерка» не хватит? — прищурился я. — Лучше подумай, кто же в таком случае пристукнул нашу Аннушку?

Ракитин вдруг поставил початую банку на стол, полез в карман куртки и кинул мне два пластиковых пакетика с окурком и пуговицей от рубашки.

— Здорово! — выдохнул я и достал сигареты. — Где?

— У «нашей Аннушки» под кроватью, в углу у стены, — хмыкнул Олег. Обрати внимание на «бычок».

Я взял пакетик и поднес под «бра» над столом: там лежал мундштук папиросы с угольным фильтром на конце и двойным золотым ободком по краю.

— «Publish smoky», — прочитал я затейливую латинскую вязь. — Шикарный табак! Кажется, такие папиросы продают в бизнес-клубах?

— Браво, Митяй! — Ракитин снисходительно кивнул и закурил мою сигарету.

— Бьюсь об заклад, — невозмутимо продолжал я, — что эта «визитка» кого-нибудь из крутых, типа Брокмана, Семенова, Тарасова или Гурвича?..

— Великолепно! — прицокнул языком Олег. — Держитесь за стул, Ватсон, это — Феликс Гурвич!

— Президент Лесного банка?.. А откуда ты… ах да, «пальчики»!.. Ну что ж, — я повертел в руках банку пива и сделал изрядный глоток, — я так и предполагал.

— Я тоже, — Ракитин поднял свою банку, присоединяясь к моему тосту. А «курсовка» у Феликса Абрамовича была на шесть лет в еловый бор, что под Нарымом. Сам выписывал.

— М-да, ларчик вроде бы открылся, — я разочарованно почесал за ухом, но тут перед глазами снова поплыла туманная аллея с удаляющейся женской фигурой, брошенная на кустах одежда и сумочка с документами. — А если у него алиби?

— Окурок абсолютно свежий, а Закревская курила «Данхилл». Обрыв нитки — тоже свежий, так что собирайся, едем за президентом. Семьдесят два часа без душа, бритья и кофе я ему обеспечу, — Олег поднялся и выбросил пустую банку в ведро под раковиной.