— Конечно, сын, — сказал отец. — Все, как ты скажешь.

— И тогда уж сразу договоримся, кто в доме главный.

— Уу-хуу-хуу, — опять взвыла мать.

— Хорошо, сын, — сказал папаша. — Все будет так, как ты захочешь. Только выздоравливай.

Когда они ушли, я полежал, думая о всяких разных vestshah, в голове проносились всякие разные картины, а потом пришла медсестричка, и когда она стала расправлять на моей кровати простыни, я спросил ее:

— Давно я здесь валяюсь?

— Что-нибудь неделю или около, — отвечает.

— И что со мной делали?

— Ну, — говорит, — у вас все кости были переломаны, масса ушибов, тяжелое сотрясение мозга и большая потеря крови. Пришлось повозиться, чтобы все это привести в порядок, такое само не заживает, верно?

— А с головой, — говорю, — мне что-нибудь делали? То есть, в смысле, в мозгах у меня не копались?

— Если что с вами и делали, — отвечает, — так только то, что вам на пользу.

А через пару дней ко мне вошли двое моложавых vekov, по виду вроде врачей; вошли, сладенько так улыбаясь, и принесли с собой книжку с картинками. Один из них говорит:

— Нам надо, чтобы вы посмотрели эти картинки и сказали нам, что вы о них думаете, ладно?

— Что за дела, koresha? — отозвался я. — Какие еще новые bezumni идеи решили вы на мне отрабатывать? — На это оба смущенно заусмехались, а потом сели по обеим сторонам кровати и раскрыли книжку. На первой странице была фотография птичьего гнезда с яйцами.

— Ну? — проговорил один из докторов.

— Птичье гнездо, — сказал я. — Полно яиц. Очень мило.

— И что бы вы хотели с ним сделать? — спросил другой.

— Ну, — говорю, — расквасить, естественно. Взять его да и шваркнуть об стену или об камень, а потом поглядеть, как там все яйца в лепешку будут.

— Неплохо, неплохо, — закивали оба и перевернули страницу. Открылась картинка с большой такой птицей, которая павлин называется, и хвост у него распущен, разноцветный такой, наглый донельзя. — Ну? — спрашивают.

— Я бы хотел, — говорю, — выдергать у него из хвоста все перья, чтобы он орал, как резаный. А то вон какой наглый, гад.

— Неплохо, — сказали они оба в один голос. — Неплохо, неплохо. — И давай листать страницы дальше. Где были на картинках симпатичные devotshki, я говорил, что хотел бы сделать им добрый старый sunn-vynn, а заодно и pomordovatt хорошенько. Попалась картинка, где человеку въехали сапогом в morder и в разные стороны брызжет кровь; я сказал, что хотел бы ему добавить. А еще была картинка, где nagoi друг нашего тюремного свища тащил в гору крест, и я сказал, что пошел бы следом с молотком и гвоздями. И снова: «Неплохо, неплохо». Я говорю:

— К чему все это?

— Глубокая гипнопедия, — отвечает один (или какое-то словцо наподобие, точно не помню). — Похоже, вы выздоровели.

— Выздоровел? — возмутился я. — Валяюсь тут плашмя на койке, а вы говорите — выздоровел? Поцелуй меня в jamu, вот что, koresh!

— Подождите, — сказал его приятель. — Теперь уже недолго осталось.

Я ждал, бллин, а заодно поправлялся, а заодно уплетал за обе щеки всякие там яйца-шмяйца, тосты-шмосты, запивая их чаем с молоком, и вот настал день, когда мне сказали, что ко мне пришел очень-очень необыкновенный посетитель.

— Но кто? — допытывался я, пока поправляли белье на постели и причесывали мне grivu — повязку с головы уже сняли, и волосы начали отрастать.

— Увидите, увидите, — вот все, что мне отвечали. И я, наконец, увидел. В полтретьего дня палату заполонили фотографы и газетчики с блокнотами, карандашами и прочей murnioi. Они чуть ли не в трубы трубили, встречая великого и важного veka, который должен был посетить вашего скромного повествователя. Он пришел, и, конечно же, это оказался не кто иной, как министр нутряных, или внутряных, или каких еще там дел; он был одет по последней моде и вовсю поигрывал интонациями своего хорошо поставленного начальственного баса. Щелк, щелк, бац — ожили фотокамеры, как только он подал мне ruker поздороваться. Я говорю:

— Так-так-так-так. Что за дела, koresh, чего pripiorsia?

Похоже, никто меня толком не poni, но один говорит:

— Смотри, парень, не забывай, с кем говоришь, это министр!

— В гробу я видал, — чуть ли не гавкнул я ему в ответ, — и тебя, и твоего министра.

— Ну ладно, ладно, — торопливо вклинился внутряной. — Он говорит со мной как друг, верно, сынок?

— Ага, я всем друг, — отвечаю, — кроме тех, кому враг.

— А кому ты враг? — спросил министр, и все газетчики схватились за свои блокноты. — Скажи нам, мой мальчик.

— Моим врагам, — отвечаю, — всем тем, кто плохо себя ведет со мной.

— Что ж, — сказал Минвнудел, присаживаясь на край моей койки. — Мы, то есть все правительство, членом которого я являюсь, хотели бы, чтобы ты считал нас своими друзьями. Да-да, друзьями. Мы ведь помогли тебе, вылечили, правда же? Тебя поместили в лучшую клинику. Мы никогда тебе не желали зла, не то что некоторые другие, кто и желал, и воплощал это желание в реальных действиях. Я думаю, ты знаешь, о ком я говорю.

— Да-да-да-да, — продолжал он. — Есть люди, которые хотели бы использовать тебя, да-да, использовать в своих политических целях. Они были бы счастливы, да, счастливы, если бы ты умер, потому что думают, будто им удалось бы это свалить на правительство. Думаю, ты знаешь, кто эти люди.

— Есть такой человек, — после паузы вновь заговорил МВД, — некий Ф. Александр, сочинитель подрывной литературы, так вот он как раз и жаждал твоей крови. Прямо с ума сходил, до чего ему хотелось всадить тебе нож в спину. Но ты уже можешь не бояться. Мы его изолировали.

— Но мы с ним вроде как pokoreshaliss, — сказал я. — Он был мне как мать родная.

— Видишь ли, он узнал, что ты когда-то нехорошо поступил с ним. Во всяком случае, — сразу поправил сам себя МВД, — он думает, что узнал это. Он вбил себе в голову, что из-за тебя умер один очень близкий и дорогой ему человек.

— Вы это к тому, — проговорил я, — что ему рассказал кто-то?

— Просто он вбил это себе в голову, — сказал МВД. — Он стал опасен. Мы изолировали его для его же собственного блага. Ну и, — добавил он, — для твоего тоже.

— Спасибо, — сказал я. — Большое спасибо.

— Когда тебя выпишут, — продолжал министр, — тебе ни о чем беспокоиться не придется. Мы все предусмотрели. У тебя будет хорошая работа и хорошая зарплата. Потому что ты нам помогаешь.

— Разве? — удивился я.

— Мы ведь всегда помогаем своим друзьям, верно? — Тут он снова взял меня за руку,