Одно время он постоянно крутился около ее дома в надежде как-нибудь перехватить, чтобы поговорить по душам и предложить себя в качестве преемника братишки Андрея, но она никогда не ходила одна. Потом, когда Геннадий уже дошел до того, что готов был жениться на ней и даже принять чужого ребенка, он увидел Машу с Андреем в обручальных кольцах, а затем они и вовсе куда-то исчезли, наверно, сняли квартиру. Геннадий чуть не заболел с горя, а после решил затаиться и переждать. Вот родит Маша от братца какое-нибудь чудище, отрезвеет, и тут-то он как раз и явится с утешениями и любовью.

Сам Антон Зданевич не понимал, что происходит. С его точки зрения, Ольга должна была выцарапать ему глаза, устроить скандал или, если принять во внимание ее не слишком темпераментную натуру, кинуть в лицо ему хотя бы парочку упреков. Жена молчала. Иногда у Антона создавалось такое впечатление, что ничего скандального в их жизни не было, что это всего лишь плод его болезненного воображения и что неплохо бы полечиться у психиатра. Он пристально вглядывался в лицо сына, перед которым в гостях выглядел далеко не лучшим образом, но и Генка был таким же, как всегда, не отводил взгляда и не смотрел на него презрительно.

Конечно, можно было поддаться этой игре близких людей, потому что это все-таки была игра – не больше, но Антон тяготился таким положением вещей. Он чувствовал, что чем дольше это все будет продолжаться, тем реальнее опасность натуральным образом загреметь на прием к психиатру. Когда в очередной раз перед сном жена прижалась к нему мягким обнаженным телом, Антон не выдержал, легонько оттолкнул ее и сказал:

– Я не могу больше так, Оля. Неужели тебе не о чем меня спросить?

– Я все знаю. Мне все уже рассказали, – ответила она.

– И тебя нисколько не задело происшедшее? Ты продолжаешь спать со мной, как будто ничего не случилось. И тебе не противно?

– Может быть, тебе противно? Так ты скажи.

И Зданевич словно захлебнулся вопросами к жене, которые скопились у него в мозгу и требовали немедленного разрешения. Как он смеет задавать их?! У него нет прав ни на какие вопросы. Если Ольга ни о чем не спрашивала, это вовсе не означало, что он не должен был давать никаких объяснений. А первый же вопрос жены поставил его в тупик. Антон не знал, что ей сказать.

– Видишь, как трудно порой ответить на самый незамысловатый вопрос, – усмехнулась Ольга. – Поэтому я ни о чем и не спрашиваю. Должно пройти какое-то время, чтобы ты окончательно разобрался в себе.

– А ты что же, согласна ждать, пока я буду разбираться?

– Согласна, – кивнула Ольга.

– Но почему! Не проще ли турнуть меня под зад коленом?

Жена помолчала немного, собираясь с силами, а потом подняла на Зданевича свои глаза, вмиг наполнившиеся слезами, и ответила:

– Я готова ждать, сколько угодно, потому что… я люблю тебя, Антон… Мне кажется, я никогда не говорила тебе этих слов, даже в юности. Наверно, в этом была моя ошибка… Мне казалось, что все и так ясно, а цветистые любовные признания – не более чем литература. Но теперь ты должен знать, что я всегда любила тебя и по-прежнему люблю. Сейчас, может быть, даже сильнее и острее, чем раньше, потому что всей душой чувствую, как тебе тяжело.

– Ольга-а-а!!! Что ты такое говори-и-ишь!!! – болезненно протянул Зданевич и обхватил голову руками. – Тебе только еще остается меня пожалеть, слезки утереть и валерьяночки накапать!!!

– Больше никто не пожалеет, Антон. А ты решай скорее, с кем хочешь остаться. А я пока могу спать и отдельно… Как скажешь…

Ольга набросила на плечи халат и хотела подняться с постели, но Зданевич рухнул ей в колени лицом и задушенно проговорил:

– Ты прости меня, Оля… Я совершенно запутался и ничего не могу сейчас решить. Эта история… Она действительно тянется со школьных времен. Я из-за Кати оказался на Дальнем Востоке. Сбежал, чтобы без нее не сойти с ума в городе, где все, казалось, дышало ею.

Ольга неожиданно улыбнулась:

– Значит, я должна быть благодарна Кате. Если бы она тебя не прогнала… – Жена затормошила Зданевича и приблизила свои светлые глаза к его ярко-карим. – Ты только представь, Антон: если бы она тебя не прогнала, то никогда не было бы ни Генки, ни Люськи!!! Ты в состоянии такое представить?!

Зданевич задумался. Нет. Он не мог этого представить. Может, в этом и состоит все дело? Конечно же, в этом! Для него главным в жизни является вовсе не ошеломляющий секс с прекраснейшей из женщин, а то, что у него есть Генка и Люська, ради которых стоит жить. Он не стал ничего отвечать жене, но она и так знала, что детей Антон очень любит.

– Только ты не жалей меня, не надо… – сказал он. – Мне от этого еще труднее… Я кажусь себе еще гаже и отвратительнее… Дай мне время… Очень тебя прошу…

Ольга ласково погладила его по темным жестким волосам и сказала:

– Ты сам начал этот разговор, Антон. Я больше не скажу ни слова. Только ты знай, что я страшно люблю тебя и… не отталкивай пока… А потом, если ты так и не сможешь… со мной… я сама уйду… Честное слово…

* * *

– Ну что, Катюха, может, по последней и все?! – раздался в телефонной трубке голос Вячеслава Кудрявцева.

– О чем ты? – тускло и безрадостно спросила его Катя.

– Да все о том же! Может, закатимся куда-нибудь? А то такая тоска – хоть кричи!

– Лучше, Славка, покричи, потому что я никуда не поеду.

– Неужели «старый муж, злобный муж» посадил тебя под домашний арест?

– Дурак ты, Кудрявцев… – Катя хотела бросить трубку, но Слава предупредил ее, завопив изо всех сил:

– Э-э! Вот только не надо бросать трубку! Мое нынешнее предложение не имеет ничего общего со всеми предыдущими!

– Да ну? – усмехнулась Катя.

– Не «да ну?», а поедем в какой-нибудь нормальный ресторан… без этих… кабинетов… посидим как люди… Соглашайся, Катюха!

– Зачем? – Катя удивлялась Кудрявцеву. Неужели ему мало того, что с ними со всеми уже случилось?

– Ну… если честно, то очень хочется есть! Голоден, как сто тысяч волков. Это во-первых. Во-вторых, хочется поговорить… И заметь, не меньше, чем поесть!

– Мне кажется, мы с тобой уже обо всем переговорили, – без всякого энтузиазма отозвалась Катя.

– Не скажи! На моем дне рождения (век его не забуду!) открылось столько новых обстоятельств, что просто голова идет кругом…

– Я не смогу, Слава, возвратить твою голову на место, – перебила его Катя. – У самой не в порядке.

– Брось, Кать! Поехали! Я не сделаю тебе ничего плохого! Развеешься! У тебя голос такой – только в могилу класть!

– Приходится еще раз сказать тебе, Кудрявцев, что ты дурак!

– Это почему?

– Потому…

Катя еле удержалась, чтобы не всхлипнуть, и тут уже Кудрявцев бросил трубку, предварительно гаркнув в нее: