Янчак замолчал и немного постучал зубами. Я попробовала подытожить услышанное.

— Дерчик грозился рассказать все, что знает, поэтому его убили, а жокеи взбунтовались, я так поняла. Отказались сотрудничать с мафией, поэтому мафия на свой лад договорилась непосредственно с лошадьми…

— Как же они коней отравили? — поинтересовался Вальдемар. — На конюшне что-то в еду подсыпали?

— В туннеле, — выдавил наконец Янчак. — Шприцем.

— Ты откуда знаешь?

— Новенький, маленький такой, от Вонгровской, нашёл шприц. Последним шёл и думал, что никто его не видел, или, может, вообще не думал, но я туда сразу же заглянул. Я к коню бежал, Левкович меня ждал, а у меня живот болел, я немного опоздал, так я видел, как этот новенький шприц с земли поднял и в карман спрятал. Не сразу, сперва в руке подержал. И я знаю, который это был, никто другой не знает, они хотели, чтобы я рассказал, а я вырвался и удрал. Никому не скажу ни за какие коврижки.

Я без малейшего труда могла бы разузнать у Вонгровской, кто там у неё новенький. Даже если бы у неё их было двое, это все равно не представляло бы особой трудности. К Янчаку можно было и не цепляться. Важно то, что сделал этот новенький со шприцем, на котором могли сохраниться отпечатки пальцев — для того чтобы всадить шприц в лошадиную шею, его надо очень крепко держать, а перчаток, насколько я помню, никто из них не носит. Новенького Вонгровской надо бы эдак дипломатично поискать…

— Известно, кто выводил коней? — здраво спросил Вальдемар. — Которые это были, Варрава и Стоян? Из конюшен Липецкого и Езерака?

— Да кто их разберёт! — вдруг энергично ответил Янчак. — Совсем даже не так было. Насчёт Езерака я понятия не имею, не видел, но Манек Липецкого сразу же подался назад, потому что коня перехватил кто-то другой, откуда я знаю кто… Там суматоха была, ругались все, что какую-то лошадь перековать надо.

— И они воспользовались суматохой, — сообразила Мария. — Может быть, суматоху вообще специально устроили.

— Этого мальчишку со шприцем надо спасать, вывозить оттуда!

— Да он смылся…

— А черт его знает, может, он сообщник…

— Кабы не Еремиаш, все бы у них получилось, — вдруг заговорил надолго примолкнувший Куявский. — Он поменялся сменами и потому был дежурным. Лискевич, тот ничего не заметил бы, у него глаз все равно что и нет. А Еремиаш уже с первого заезда выловил сонных коней, а потом специально подкарауливал. Да, не повезло этим гадам.

— А ты, собственно говоря, почему так боишься? — спросила Мария. — Они с тобой что-нибудь хотели сделать, что ли?

— Ну, а ты как думаешь? Никто не берет бабки, договориться не удалось, отравленные лошадки не пошли, так что им остаётся? Они обещали рыло начистить, но так, чтобы без больницы не обошлось, и тот, третий из Ломжи, меня уже поджидал. Я первым Под обстрел попадал, потому что остальные уже смылись, а какая им разница, с кого начинать. Ровкович тоже прячется, он трясся весь, я сам знаю.

— Так ведь сейчас, наверное, и Ровкович уже Ушёл? — с сомнением спросил Вальдемар.

— Ну, наверное, потому что они за мной помчались. За нами то есть. Они думали, что я сам поеду, и возле тачки меня караулили, я хоть и пьяный был, но вздел.

— И только один-единственный слепой Лелек все дела обделывает? — спросила я.

— Лелек только с Сарновским и с Бяласом. Для других там есть такой тощий, как его… Бартек. Это свой, чей-то родственник.

— Чей?

— А холера его батьку знает! Разве кто признается?

— Значит, родственнички свободно шляются по ипподрому…

— Да он может и не шляться, хотя шляется, потому что накануне обычно уговаривается, а в последний момент башкой качает или кивает. Наличность приносит сразу.

— И такого никто не прогоняет…

— Черский его разочек прогнал, так на следующий день ему бритву к глотке приставили.

— Кто?!

— Да разве узнаешь? Хулиганы. Темно, лица не видать, он домой возвращался, когда лошадям второй раз корм задал. А иногда возле ворот подкарауливают разные там.., пока дворник цепь с ворот снимет[4], они к окну…

— На этих посредников вы могли бы хоть пальцем показать, — предложила я. — А дальше пусть менты работают.

— Если они будут сидеть по тюрьмам, то пожалуйста, — согласился с горечью Куявский. — А пока суд да дело, никто не сдурел настолько, чтобы пальцем показывать: сегодня он покажет, а завтра его ногами вперёд вынесут. Их много, а мы не каждого знаем.

— Дипломатично! Тайно! Весь персонал бегов они не перебьют, а откуда знать, кто на кого доносил! Мог даже кто-нибудь со стороны!

— Ну, тайно — это ещё можно…

— А вам что же, велят это делать в открытую? — рассердился Вальдемар. — Вы их сами бережёте, потому что вам пети-мети нужны.

— Погодите-ка, там есть ещё один тип, — вдруг вспомнила я. — Вроде бы единственный, кто мог видеть, с кем Дерчик пошёл в кусты. Никто не признается, кто бы это мог быть?

Куявский вскинул голову, посмотрел на меня и заколебался.

— Если ты что-то знаешь, говори! — велела Мария. — Никто из нас не расскажет, что это ты сказал. Этот малец, — она кивнула на Янчака, — и так с тобой в одной лодке плывёт.

— Только один мог быть, — решился Болек. — В нашей конюшне был, полдня ходил тогда сам не свой, под вечер нажрался, как зюзя, а утром работу бросил и к своим подался. Зенек Альбиняк его звали, вроде как из деревни под Гройцем, деревня Счастье называлась, это я знаю, потому что ему, случалось, кричали: «Эй, ты, несчастье!» Если кто, так только он, он один сбежал вот так, ни с того ни с сего.

— И что, нельзя было все это сразу ментам рассказать? — с упрёком сказал Вальдемар.

— И улечься на три метра под землю рядом с Дерчиком? — рявкнул Куявский. — И сейчас я не болтал бы, но надоело! Шутки шутками, преувеличивает пусть лупа, но мы себя в компост превращать не дадим! Теперь не иначе как только прижать за горло эту сволочь, и пусть от нас отстанет! Это такая высокопоставленная скотина, что он многое может, а в лицо, насколько я знаю, ни один человек его не знает!

Мы с Марией переглянулись. Василя в лицо знал Метя, о чем он сам не знал. Может быть, завтра что-то откроется.. — Что с ними делать? — заботливо спросил Вальдемар, показывая на Болека и Янчака. — Я же их так не отпущу, потому что, как знать, за мной могли следить на машине…

— Мне домой надо, — заявил Куявский. — Подбрось меня, там уж я как-нибудь справлюсь. А его лучше всего к Еремиашу. Пусть запрет его в ветлечебнице, поспит парень в лошадиной операционной, а завтра его выпустят. С ментами вы, пани Иоанна, сами все устроите? Пусть они как-нибудь так придут, чтобы никто не догадался, кто они есть.