до того, как мы критически рассмотрим эти слова и их связь с позицией Крестителя, можно сказать, что Иисус не мог быть настолько зависим от Крестителя, чтобы буквально перенять его манеру говорить, вплоть до конструкции мешков. Или же апологет хочет утверждать невозможное — что Иисус характеризовал свое положение в мировой истории и свою задачу теми же словами, которыми Креститель описывал свое собственное? Сначала ему придется утверждать, что оба человека настолько одинаково представляли себе свою задачу, что могли использовать для ее описания совершенно одинаковые слова; сначала придется сказать, что личность Иисуса не означала никакого прогресса в истории.

Но еще до того, как мы рассмотрим эти изречения сами по себе, они уже потеряют свое значение как слова Крестителя, потому что они находятся в контексте, который делает их узнаваемыми как более поздний продукт. Это единственное, что говорит Креститель о своей исторической задаче, более того, обо всем, что его касается, даже о своем отношении к большому преемнику: т. е. вся его сущность, все, что он есть, заложено в этой речи. Возможно ли, однако, что за этим непременно последовало бы, чтобы каждый раз, когда к нему приходили люди, он говорил и излагал по очереди все, в чем состоит его всемирно-историческая позиция? Должна ли была эта речь стать застывшей формулой, которую он повторял бы при каждом удобном случае? Это невозможно; такие речи, выражающие всю сущность человека и являющиеся единственным, что вкладывается в его уста, возникают с совершенно иной точки зрения; они являются делом более позднего времени, которое не только обобщает в них то, что данный человек постепенно развивал в своем сознании и выражал в отдельных высказываниях по разным поводам. Скорее, более поздний период закладывает в них свое понимание, свои мысли об историческом явлении — словом, они являются результатом прозрения, которое возможно только тогда, когда историческое произведение как таковое завершено и раскрыло все свое значение через свои последствия, через свое отношение к последующему развитию истории. Религиозное же сознание особенно склонно к таким анахронизмам, и в тот самый момент, когда оно их формирует, оно им полностью доверяет, либо формирует их потому, что считает их необходимыми, естественным ходом вещей.

Развитие истории, проходящее через ряд самостоятельных и очень серьезных различий, не может быть признано религиозным сознанием, потому что оно в каждый момент есть безраздельное созерцание божественного совета, а значит, и соотнесение каждой точки зрения истории с этой детерминированностью божественного совета и не может мыслиться иначе, как полное сознание этого в исторических личностях. Так и ранние герои знают конец истории, который они готовят; они имеют полное сознание божественного замысла, который должен осуществиться в будущем, и для того, чтобы их исторический облик был озарен светом божественной мысли, вполне уместно, чтобы они выразили это сознание в речи.

Повод для этого всегда скоро находится; иногда, однако, он бывает и очень неудачным, как это случилось с Матфеем в данном случае. Он позволяет Крестителю говорить, когда толпа фарисеев и саддукеев пришла на его крещение. Как? Фарисеи и саддукеи так объединились в одном караване? Так объединить их мог только писатель, который в других случаях всегда любит объединять партии, выводимые им на сцену, в один хор. Саддукеев мы можем сразу отбросить, так как приближаться к пророку народа было слишком противоречиво с точки зрения их просвещения. Остаются фарисеи! Они даже остаются как те, кто нашел путь, по которому они могут избежать приближающегося суда, ибо Креститель обращается к ним именно так. Однако у самого Матфея Иисус упрекает их в том, что они вообще не поверили Крестителю и упрямо пребывали в своем неверии, в то время как блудницы и мытари открыли путь в Царство Небесное. То есть они даже не захотели войти в него. Если сам Матфей так решительно свидетельствует против них, то нам даже не нужно призывать в свидетели Луку, чтобы и от него услышать, что «народ» и мытари, но не фарисеи, признали крещение Иоанна.

Достаточно того, что сам Матфей говорит, что фарисеи не пошли на крещение Иоанна. И все же он заставляет их в огромном количестве отправиться в паломничество к Иоанну Крестителю с намерением креститься? Почему такое противоречие? Шнекенбургер считает, что эта историческая ошибка возникла из-за того, что Матфей имел в виду миссию Синода к Крестителю, о которой сообщает четвертый евангелист. Теперь с этой миссии снимается всякая вина за эту путаницу, поскольку она никогда не видела Крестителя, а Матфей не знает четвертого Евангелия, которое она послала первым.

Отсюда противоречие, потому что вся тенденция письма Матфея — представить дело спасения в его противоборстве и в тонкой борьбе с иудейскими партиями, но особенно с благословенной гордыней фарисеев. Господь должен был бороться с этими партиями, он боролся с ними — как мы увидим и в таких повествованиях, которые в оригинале Писания не были рассчитаны на такую борьбу, — можем ли мы теперь удивляться, что Матфей втянул в эту борьбу и Крестителя? Креститель тоже должен был дать им услышать гром суда, поэтому он и есть истинный предтеча Господа — и осознание его достоинства тем выше, чем решительнее враги спасения, перед которыми он его держит.

Конечно, признает де Ветте, ситуация неправдоподобна; «одна — неправдоподобность снимается апологетически — карательное слово «выдра» употребляется иначе только фарисеями и учеными христоведами». Это доказательство и утверждение, что «Лука менее оригинален в этом отрывке» и ошибся, направив столь сильное слово против народа, — все это было бы достаточным, хотя бы на время, если бы было верно, что в Евангелиях слово «выводок ехидны» направлено только против фарисеев. Но где еще оно встречается, как не у Матфея, который лишь дважды вкладывает его в уста Господа по отношению к фарисеям?

Матфей заимствовал слово наказания у Луки и, однажды обратив его против фарисеев, решил придерживаться его и позволить Господу использовать его против тех же людей. Матфей в этом отношении поступает точно так же, как и он, но мы не слышим белых до тех пор, пока не произнесем эту фразу.

Вайс не переходит к предположению, что один из двух евангелистов использовал труд другого — надо сказать: скопировал его, так как речь Крестителя, которую приводит Матфей, за исключением нескольких замененных выражений, дословно встречается и в сочинении Луки. Они пользовались общим источником — переписывали — и это был сборник изречений Матфея.

Этот апостол «тонко открыл свой труд собранием нескольких изречений, которые, хотя и были сказаны Иисусом, но были