И сейчас Галина вышла ему навстречу, но вместо байкового халатика на ней было черное вечернее платье, тесно облегавшее затянутое в корсет тело, сильно декольтированное, мерцающее там и сям синими звездочками. Вадим невольно заметил про себя, что платье выглядит слишком дешево, оно явно куплено на рынке, к тому же чересчур обтягивает свою хозяйку, да и блестки на нем ни к чему. Блестят тени на веках, сверкает губная помада. Впрочем, вкусы Галины не претерпели изменений, она всегда любила одеваться ярко, но как изменилась она сама! Куда делась кроткая толстушка? Бровки-коротышки, глазки-пуговки, губки-бантик…

– Как я тебе?

– Ты куда-то идешь? – ответил он вопросом на вопрос.

Галина встала на цыпочки, потянулась к верхней полке шкафа.

– Помоги-ка мне… Вон ту, красную коробку.

В коробке оказались туфли – на высоком каблуке, тоже усыпанные блестками. Галина легко впрыгнула в узкие лодочки, притопнула каблуком, из той же коробки достала крошечную сумочку в тон туфлям.

– Ты не ответила мне.

– Ты тоже, – бросила Галина, повернувшись к зеркалу и подкрашивая свои и без того лоснящиеся от помады губы.

– Ослепительно. Ты выглядишь просто ослепительно.

– Иду на концерт с Жанной. Буду поздно. Дашка остается у подружки, так что ужинай один.

– Что же ты меня с собой на берешь? На концерт?

Галина подняла брови.

– Извини, Вадик, мы купили билеты аж три месяца назад, сам понимаешь, звезда такого масштаба редко заглядывает к нам в провинцию… И потом, я вовсе не думала, что ты захочешь пойти. За все годы, что мы с тобой знакомы, ты ни разу не сводил меня ни в театр, ни на концерт, и я решила, что это тебе вовсе не интересно…

Акатов промолчал. В конце концов, она была права. Он придержал для Галины ее норковую курточку и чихнул – мех пах шершавыми духами, словно псиной.

– Будь здоров.

– Спасибо. Кто-то сигналит под окном. За тобой должны заехать?

– Н-нет, наверное, – и глаза у нее метнулись, она поспешно запахнула шубку, звонко поцеловала Акатова в щеку и тяжеловато выпорхнула за дверь.

Вадим Борисович посмотрел на себя в зеркало, стер отпечаток помады со щеки и пошел на кухню. Хотел налить себе чаю, но вдруг что-то передумал, щелкнул выключателем. Лампочка под желтым абажуром погасла, в кухню вползли зимние синие сумерки, разбавленные жидким светом фонаря у подъезда. Акатов подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. У подъезда действительно стояла машина, рядом стояли двое – мужчина и женщина с длинными белыми волосами, оба курили, в полутьме вспыхивали огоньки их сигарет. Женщина наклонилась к окну автомобиля, что-то сказала – внутри, вероятно, был еще человек, потому что сразу же раздался слабый, приглушенный стеклопакетами, звук автомобильного сигнала. И почти сразу же дверь подъезда распахнулась, выбежала, балансируя по скользкому асфальту на своих высоких шпильках, Галина. Та, с белыми волосами – Галина назвала ее Жанной? – замахала руками навстречу подруге, рассыпая со своей сигареты огненные искры, и у Акатова создалось впечатление, что женщина немного навеселе. Он уже хотел отойти от окна, как вдруг случилось нечто, привлекшее его внимание. Показался четвертый персонаж – из машины выбрался мужчина, который, очевидно, сидел за рулем. Кажется, он был невысок ростом, весьма плечист, в черном пальто, и, кажется, был знаком с Галиной довольно близко, судя по тому, как облапил ее, приник к ее рту в страстном лобзании, а после отстранился, поворачивая ее за плечи, как куклешку, вроде как любуясь ее красотой. Галина смущалась и отворачивалась, ей не терпелось поскорее усесться в машину, и она украдкой бросала взгляды на свои окна. «Опасается», – усмехнулся про себя Акатов. Наконец компания погрузилась в автомобиль и все уехали. На концерт.

Акатов просидел много часов в темной кухне за чашкой остывшего чая. Он недоумевал, он искренне не понимал, в чем дело, где он прокололся! Галина же любила его, нет, правда любила! Так почему она так себя ведет? Так куда все делось?

Она пришла около полуночи, веселая, сильно пахнущая вином.

– Ты не спишь? А почему сидишь в темноте? – язык у Галины заплетался.

– Тебя ждал, – Вадим поднялся из-за стола. – Волновался. Надеюсь, тебя подвезли?

– Подвезли-подвезли, – кивнула Галина, распахивая холодильник. Что она там искала, неизвестно, но Вадиму казалось, что ей просто хочется спрятать лицо.

– Я видел, как ты уезжала.

– Вот как? – заметила Галина, вылезая все же из холодильника.

– Ничего не хочешь мне сказать?

– Ладно, – сказала как откусила Галина, усаживаясь на табурет напротив Вадима. – Нас сопровождали муж-жчины. Просто хорошие знакомые. Это что – преступление? Криминал? Это запрещено Уголовным кодексом?

Она заводилась, сама себя накручивала.

– Знаешь, Вадик, много лет я делила тебя с женой и ни разу не позволила себе ни вот столечко ревности, ни капельки недовольства. Ты же устраиваешь мне разбор полетов только потому, что я пошла куда-то с друзьями. Да еще и подсматриваешь, выслеживаешь…

– Нет нужды выслеживать того, кто целуется у самого подъезда, у всего дома на виду, – заметил Вадим, с тоской соображая, что в жизни ему ужасно не везет, постоянно он влипает в какие-то мелодраматические выяснения отношений!

– Это был дружеский поцелуй!

– Конечно, конечно.

– Дружеский! – Галина отвернулась, снова полезла в холодильник, достала початую бутылку водки. – Маханем по маленькой?

– Нет, спасибо. Махай сама.

– Как хочешь, – она налила себе стопку тягучей, как ртуть, водки, лихо опрокинула, закусила пожухлым кусочком сыра, скучавшим в тарелке. – Ох-хо, хорошо пошла! Эх, Вадик, ничего ты не понимаешь в… в отношениях!

– Разумеется. Ты собираешься спать? Я, пожалуй, лягу.

Он лег в холодную постель, очень надеясь прочно заснуть до того, как придет Галина. Та плескалась под душем, и шум воды звучал рассерженно. Когда она вошла в комнату, Акатов прикинулся спящим и даже всхрапнул пару раз, презирая себя за трусость. Но Галина, очевидно, выпила чуть больше, чем следовало, потому что вознамерилась продолжить дискуссию.

– Сцену ревности он закатил, – язвительным шепотом заметила она и вдруг так рванула на себя одеяло, что Вадим Борисович перекатился на другой бок и чуть не упал с кровати. Притворяться спящим было уже невозможно. – Тоже мне… Муженек… Иди своей лахудре закатывай…

– Не смей! – Акатов приподнялся на локте, сознавая, что выглядит смешно и нелепо, но не в силах остановиться. – Не смей говорить так об Анне! В отличие от тебя она никогда…

– Она, конечно, анге-ел, – пропела Галина. – Она ангел белый, а я тварь! Я всю жизнь на него положила, и я же теперь плохая! А чего ж ты ко мне приперся, если я такая плохая, а? Сидел бы со своей, с хорошей-то!