в 1943–1944 годах таким способом было передано гестапо 50—100 советских военнопленных. Этих пленных гестапо направило в концлагерь Дахау, где многие из них погибли [343].

Массовые расстрелы «нежелательных» имели место и в так называемом Белостокском округе.

В лагере для советских военнопленных в Богуше (уезд Граево) производились «отборы» «нежелательных», которых затем расстреливали в Рыдзеве, находящемся в 2 км от лагеря. Число расстрелянных достигло 5000 человек. Во время произведенной после войны эксгумации установлено, что у большинства жертв имеются огнестрельные ранения в области черепа. Убитые солдаты были захоронены беспорядочно, в обмундировании. Рядом с ними найдено много котелков и фляг, которыми во время войны пользовались военнослужащие Советской Армии [344].

В откопанном после войны подпольном архиве белостокского гетто, замурованном двумя ведущими представителями движения Сопротивления Мерсиком и Тамарофом, найдены, в частности, потрясающие записи очевидца этих казней:

«…Около Богусина [Богуш. — Ред], на расстоянии 4 км от Граева, находится лагерь с 20 000 пленных. Оттуда выводили пленных на расстрел. Случалось, что граевских евреев заставляли копать ямы. Приходилось это делать и сообщившему данный факт Зелику Тененбауму, который рассказал:

«Пленных — голодных, избитых, едва волочащих ноги — приводили на место казни партиями. Ямы были приготовлены, и пленных заставляли самих укладываться там. Они сами должны были заползать туда и ложиться рядами. Прибывшие пленные выполняли приказ. В каждую яму заползало по 150 человек. Вокруг стояли жандармы, вооруженные автоматами, и наблюдали за их [пленных. — Ред.] передвижением. Руководили экзекуцией и подгоняли гестаповцы.

Когда все уже лежали в ямах, их расстреливали из автоматов. Раздавались короткие стоны, и через минуту все утихало. Среди пленных можно было распознать несколько человек с еврейскими чертами; один из них, уже лежа в яме, простонал по-еврейски: «Ох, что же будет с моей женой и с моими детьми!»

Ямы засыпали, и земля поглотила тайну убитых» [345].

Бесчеловечный режим царил также и в других лагерях для советских военнопленных на территории Белостокского округа: в Волковыске, Келбасине под Гродно, Замбруве и в бывших казармах 10-го полка литовских уланов в Белостоке. По всей вероятности, и там расстреливали «нежелательных». Однако недостает свидетельства тех, кто уцелел от этого побоища. Эксгумацию жертв из этих лагерей произвели сами немцы весной и в начале лета 1944 года при помощи пресловутой «команды 1005», состоявшей из заключенных. Во время этой операции были сожжены десятки тысяч трупов. Среди сожженных были обнаружены останки многих тысяч военнопленных [346].

В качестве руководителя гражданской администрации власть в Белостокском округе осуществлял гаулейтер Восточной Пруссии и рейхскомиссар на Украине и в Белоруссии известный военный преступник Эрих Кох. Однако преступления против военнопленных на территории Белостокского округа не лежат непосредственно на совести кровавого гаулейтера. Ответственность за это несут исключительно военные власти (и их сообщники из СД), в особенности командование I военного округа в Кенигсберге и прежде всего «начальник военнопленных» этого округа, поскольку именно ему были подчинены лагеря военнопленных в Белостокском округе. Этим «начальником» был генерал-майор Оскар Гинденбург, сын фельдмаршала Пауля Гинденбурга, бывшего президента Германии [347].

Массовые расстрелы «нежелательных», особенно в первые месяцы 1941 года, имели место также в шталагах на территории польского «генерал-губернаторства». Установлено, что такие экзекуции проводились в шталаге 316 в Седльцах [348], а также в шталаге 324 в Грондах около Острува-Мазовецкого, где было «на глазок» отобрано 1800 пленных, которых расстреляли около деревни Гуты [349]. Всего в 1942 году на территории «генерал-губернаторства» в результате «отбора», по официальным германским данным, было умерщвлено 3217 советских военнопленных и 78 передано в концлагеря [350].

Мы не знаем соответствующих цифр за 1941 год. Однако, судя по совокупности обстоятельств, они должны быть в несколько, а возможно, и во много раз выше.

Оживленную «деятельность» развивали эйнзатцкоманды также на Украине. Ввиду характера их «деятельности» отряды эти называли «ликвидационными» («Liquidationskommandos») [351].

К действиям на этой территории относится, в частности, донесение начальника полиции безопасности и СД от 14 июля 1942 года: «Во Владимире-Волынском СД подвергла «особому обращению» 36 комиссаров из лагеря для пленных офицеров» [352].

В оперативных районах, а также в определенной мере и на всех территориях, находившихся под контролем ОКВ, наряду с «отбором» «нежелательных», проводившимся СД «на свою ответственность», в течение всего периода войны практиковалась иная форма истребления пленных, в которой СД и части вермахта тесно сотрудничали друг с другом: во многих случаях вермахт сам передавал «нежелательных» и другие категории пленных непосредственно в руки СД. Это имело место тогда, когда из-за недостатка соответствующих сил органы СД не могли сами проводить «отбор» — прежде всего в шталагах и дулагах, — а также в тех случаях, когда «подозрительные» выявлялись на сборных пунктах или в рабочих командах. Аналогично поступал вермахт и в случаях провинности военнопленных, если лагерное начальство считало, что дисциплинарное наказание является слишком мягким (поскольку судопроизводства в отношении советских военнопленных, как правило, не существовало). Такое решение судьбы пленных имело место там, где устанавливалось, что среди пленных находятся «подозрительные и неблагонадежные» элементы, с которыми сам вермахт справиться без помощи «специалистов» в области следствия (имеются в виду полиция безопасности, военная полиция и тайная полевая полиция) не может. В таких случаях пленных передавали в руки СД или тайной полевой полиции для «дальнейшего рассмотрения вопроса».

В руки СД наряду с вышеуказанными категориями пленных во многих случаях вермахт передавал парашютистов, сбитых летчиков, беглецов, отказывавшихся от работы советских пленных и пленных, подозреваемых в участии в движении Сопротивления, а часто поступал так и тогда, когда надо было избавиться от хлопот в связи с казнями пленных.

Передача военнопленных в руки СД в оперативных районах Восточного фронта была равнозначна смертному приговору, в то время как на территориях, подконтрольных ОКВ, еще существовала ничтожная возможность, что пленный будет отправлен в концлагерь на «работу», хотя, конечно, и при таком исходе у него имелась лишь очень слабая надежда выжить.

Специфическое положение существовало в гитлеровских ВВС, где начиная с 1943 года в определенных ситуациях допускалось применение судопроизводства в случаях провинности советских военнопленных, подлежавших компетенции ВВС. Однако существовала оговорка, что на любой стадии процесса военнопленного можно было передать в руки СД В результате можно было отказаться от судебной процедуры и передать пленного в СД, не говоря уже о случаях, когда передача производилась после вынесения приговора, для исполнения его. Решение о передаче военнопленного в СД мог принять офицер, имеющий дисциплинарные права в объеме по крайней мере командира дивизии.