Бесси пошла за стулом. Когда она скрылась в доме, я услышала смешок Луизы. Капризы Бесси очень забавляли моих сестер, хотя я по-прежнему беспокоилась, что она может от нас уйти, угрозу чего часто выражали ее тяжело опущенные плечи. Спустя все это время она упорно давала понять, что наш переезд в Лайм был сущим бедствием. С точки зрения Бесси, мои отношения с Эннингами — символ всего того неприличного, что было в Лайме. Бесси носила в своей груди барометр общественного мнения, по-прежнему установленный в соответствии с лондонскими стандартами.

Мне было все равно, что она думает, хотя из-за этого мы могли потерять служанку. Не заботило это и Луизу. Маргарет, полагаю, жила здесь более условной жизнью, по-прежнему время от времени бывая в Курзале, навещая другие добропорядочные семьи в Лайме и занимаясь благотворительностью. Она повсюду носила с собой баночки с кремом, который придумала для смягчения моих потрескавшихся рук, и раздавала крем всем, кто в этом нуждался.

Я указала на свой стул.

— Присаживайтесь же, Молли. Бесси принесет еще.

Молли Эннинг помогала головой — ей было неловко сидеть, пока я стою.

— Я подожду.

Казалось, она разделяла мнение Бесси, что нам не следует принимать никого из семьи Эннингов в качестве визитеров; и скорее это, а не дорога в гору удерживало ее от появления в коттедже Морли все это время. Когда ее взгляд остановился на моей акварели, я почувствовала смущение: не из-за качества рисунка, которое, как я уже поняла, не было особо хорошим, но из-за того, что нечто, до сих пор доставлявшее мне удовольствие, теперь казалось слишком дилетантским. У Молли Эннинг день начинался рано и заканчивался поздно, состоял он из многих часов работы, надрывающей спину. Она вряд ли находила время даже для того, чтобы посмотреть на этот вид, не говоря уж о том, чтобы усесться его рисовать. Что бы она ни подумала, взгляд ее ничего не выразил, но перенесся на куст роз. Луиза выглядела рядом со своими цветами менее легкомысленно, хотя и ненамного, потому что розы мало чему служили, кроме как украшению сада, и никому, кроме пчел, не доставляли удовольствия. Луиза, возможно, почувствовала то же, что и я, потому что поспешила закончить с кустом, который подравнивала, и положила на землю садовые ножницы.

— Я помогу Бесси принести поднос, — сказала она.

Когда были принесены еще стулья, столик, чтобы поставить на него поднос, и наконец сам поднос — причем все сопровождалось фырканьем и вздохами Бесси, — я начала сожалеть, что предложила выпить чаю на воздухе. Это тоже казалось легкомысленным, и я не собиралась поднимать такую суету. Потом, когда мы уселись, солнце зашло за тучу и сразу же стало холодно. Я чувствовала себя идиоткой, но была бы еще большей идиоткой, если бы сказала, что нам надо удалиться в дом, прихватив с собой чашки с чаем. Кутаясь в шаль, я обхватывала руками чашку, чтобы согреться.

Молли сидела с безучастным видом, без каких-либо замечаний предоставляя крутиться вокруг нее суматохе из чашек, блюдец, стульев и шалей. Я продолжала разглагольствовать о необычайно ясной погоде, о письме от Уильяма Бакленда, сообщавшего, что теперь он появится у нас через несколько недель, и о том, что Маргарет не может к нам присоединиться, потому что отправилась отнести баночку с кремом одной молодой матери, у которой воспалились соски.

— Полезная вещь, этот крем, — только и обмолвилась Молли.

Когда я спросила, как они поживают, она открыла причину своего к нам прихода.

— Мэри не в порядке, — сказала она. — Все время была не в порядке, как полковник уехал. Хочу, чтобы вы помогли мне это уладить.

— Что вы имеете в виду?

— С полковником я совершила ошибку. И знала, что совершаю, а все-таки совершила.

— Что вы, я уверена, что вы не…

— Мэри работала с полковником все лето, нашла ему хорошего крока и всевозможные антики для его коллекции, но ни разу не получила от него деньги. Я тоже о них не спрашивала, потому что думала, что он оплатит ее труд в конце сезона.

Я и раньше подозревала, что никакие деньги между полковником Бёрчем и семьей Мэри из рук в руки не переходили, но подтвердилось это только теперь. Возмущенная его поведением, я скрутила концы своей шали.

— Но он ничего не дал, — продолжала Молли Эннинг. — Просто уехал со своим кроком и антиками, а все, что он дал ей, так это медальон.

Я слишком хорошо знала об этом медальоне: Мэри носила его на шее, но всякий раз вытаскивала, чтобы показать Маргарет, когда они обсуждали полковника Бёрча. Там хранилась прядь его волос.

— И он ни слова не написал, с тех пор как уехал. Так что я сама ему написала. Вот где мне нужна ваша помощь. — Она полезла в карман старого пальто, бывшего на ней, а раньше, вероятно, принадлежавшего Ричарду Эннингу, и вытащила письмо. — Я его уже написала, но не знаю, дойдет ли оно до него в таком виде. Дошло бы, если бы было послано в такой городок, как Лайм, но Лондон же намного больше. Вы знаете, где он живет? — Молли Эннинг сунула письмо мне в руки. «Полковнику Томасу Бёрчу, Лондон» — вот что было написано вместо адреса.

— И о чем вы ему написали?

— Попросила денег за работу Мэри.

— Вы не упоминали о… женитьбе?

— С чего бы это я? — нахмурилась Молли Эннинг. — Ведь я не дура. К тому же это ему надо говорить, а не мне. Да, я, конечно, недоумевала насчет этого медальона, но потом не было от него вестей, так что… — Она потрясла головой, словно чтобы избавиться от глупых мыслей вроде брака своей дочери, и вернулась к более привычному для нее финансовому вопросу: — Он должен нам не только за все то время, когда отвлекал Мэри от поисков антиков, но и за те убытки, что мы несем сейчас. Это еще одна вещь, о которой я хотела рассказать вам, мисс Филпот. Мэри не находит антиков. И то плохо, что все найденное летом она отдавала полковнику. Но с тех пор как он уехал, она вообще ничего не находит. Нет, она каждый день отправляется на пляж, но ничего не приносит. Когда я спрашиваю почему, она говорит, что там ничего невозможно найти. Я несколько раз ходила с ней вместе — просто посмотреть — и увидела только то, что в ней что-то переменилось.

Я тоже это заметила, когда делала вылазку на взморье вместе с Мэри. Казалось, она не способна была так сосредоточиться, как раньше. Я видела, что ее взгляд блуждает по горизонту, по очертаниям Голден-Кэп или по отдаленным холмам Портленда, и понимала, что мысли ее в большей степени заняты полковником Бёрчем, нежели окаменелостями. Когда я спросила у нее, в чем дело, она просто сказала:

— У меня сегодня нет зоркости.

Я поняла: Мэри заботится об ином, теперь ей не до окаменевших костей на берегу.

— Что можно сделать, чтобы она снова стала искать антики, мисс Филпот? — спросила Молли Эннинг, проводя руками по коленям, чтобы разгладить свою юбку. — Вот о чем я пришла вас спросить — об этом и о том, как отправить письмо полковнику Бёрчу. Я подумала, что если я напишу и он пришлет деньги, то Мэри обрадуется и лучше будет управляться на пляже. — Она помолчала. — Я в свое время много писала писем с прошениями — ведь в Британском музее с выплатой денег не торопятся, — но никогда не думала, что мне придется писать письмо джентльмену наподобие полковника Бёрча. — Взяв свою чашку, она залпом выпила остатки чая. Подозреваю, она думала о том, как он целовал ей руку, и кляла себя за то, что попалась на его уловки.