До сих пор семья Пойндекстера имела лишь слабое представление об индейцах, и то только понаслышке; но день за днем она все больше узнавала о «грозе здешних мест».

Они уже начинали верить, что эта опасность не простая выдумка; а если кто-нибудь еще сомневался, то письмо от майора, коменданта форта, присланное недели через две после пикника, должно было рассеять последние сомнения.

Письмо привез конный стрелок рано утром. Оно было вручено плантатору, когда тот садился за сервированный для завтрака стол, вокруг которого уже собралась вся его семья: дочь Луиза, сын Генри и племянник Кассий Колхаун.

— Поразительные новости! — воскликнул Пойндекстер, быстро пробежав глазами бумагу. — И весьма неприятные, если это правда. Но раз майор так уверен, сомневаться ее приходится.

— Неприятные новости, папа? — спросила дочь, сильно покраснев, а сама подумала: «Что мог майор написать? Я встретила его вчера в зарослях. Он видел меня с… Неужели об этом? Боже, если отец узнает!..»

— «Команчи на тропе войны» — вот что пишет майор, — сказал Пойндекстер.

— И только-то? — непроизвольно вырвалось у Луизы, как будто в этом известии не было ничего тревожного. — Ты напугал нас. Я думала, случилось что-нибудь более страшное.

— Более страшное? Что за глупости ты болтаешь, дитя мое! В Техасе нет ничего страшнее команчей на тропе войны, нет ничего опасней.

Возможно, Луиза с этим не согласилась, подумав о других опасностях, избежать которых было не легче. Может быть, она вспомнила табун диких жеребцов или след лассо на выжженной прерии. Она ничего не ответила.

Разговор продолжал Колхаун:

— А майор уверен, что индейцы решили начать войну? Что он пишет, дядя?

— Пишет, что уже несколько дней ходили эти слухи, но он не придавал им особого значения. Теперь же все подтвердилось. Вчера вечером в форт явился Дикий Кот — вождь семинолов — со своими соплеменниками. Они сообщили, что по всему Техасу команчи в своих селениях поставили раскрашенные шесты и целый месяц пляшут танец войны, что несколько отрядов уже двинулись в поход и каждую минуту могут появиться на Леоне!

— А сам Дикий Кот разве лучше? — спросила Луиза, вспомнив случай, рассказанный мустангером. — Неужели этому предателю можно доверять? Судя по всему, он такой же враг белым, как и своим соплеменникам.

— Ты права, дочка. Майор в постскриптуме дает ему точно такую же характеристику. Он советует быть осторожным с этим двуличным негодяем, который, конечно, перейдет на сторону команчей, как только это ему покажется выгодным… Ну что ж, — продолжал плантатор, откладывая в сторону письмо и возвращаясь к своему кофе и вафлям, — я надеюсь, что мы совсем не увидим здесь краснокожих — ни команчей, ни семинолов. Надо думать, что, выйдя на тропу войны, команчи отступят перед зубчатыми парапетами Каса-дель-Корво и не посмеют тронуть нашу асиенду…

В это время в дверях столовой, где они сидели за завтраком, показалась черная физиономия кучера, и разговор перешел на другую тему.

— Что тебе надо, Плутон? — спросил его Пойндекстер.

— Хо-хо! Масса Вудли, этому малому совсем ничего не надо. Я только заглянул; только надо сказать мисс Луи: пусть скорее кончает завтрак — крапчатая стоит с седлом на спине и ждет, чтоб ей сунули железку в рот. Крапчатая не хочет стоять на камнях, рвется на мягкую траву прерии.

— Ты едешь кататься, Луиза? — спросил плантатор с явным неудовольствием.

— Да, папа. Я хотела проехаться.

— Нельзя!

— Вот как!

— Пойми меня: я не хочу, чтобы ты ездила одна. Это неприлично.

— Почему ты так думаешь, папа? Ведь я часто ездила одна.

— Да, к сожалению, слишком часто.

Последнее замечание заставило девушку слегка покраснеть, хотя она не была уверена, что имеет в виду отец. Но Луиза не стала допытываться. Наоборот, она предпочла замять этот разговор, что было ясно по ее ответу.

— Если ты против, папа, я не буду больше кататься по прерии. Но неужели ты решил держать меня взаперти, когда вы, мужчины, ездите по делам? Вот какую жизнь я должна вести в Техасе!

— Ты меня не так поняла, Луиза. Я вовсе не против того, чтобы ты выезжала на прогулки, но пусть тебя кто-нибудь сопровождает. Выезжай с Генри или с Кассием. Я только запрещаю тебе ездить одной. На это у меня есть причины.

— Причины? Какие?

Этот вопрос невольно сорвался с губ Луизы. Она тут же пожалела, что не сдержалась. Она со страхом ждала ответа. Но он немного успокоил ее.

— Какие же еще причины тебе нужны? — сказал плантатор, видимо с облегчением ссылаясь на удобный повод. — Да прежде всего вот это письмо майора. Не забывай, что Техас — это не Луизиана, где девушка может ехать спокойно куда ей только заблагорассудится, не боясь, что ее оскорбят или ограбят. Здесь же, в Техасе, даже ее жизни грозит опасность. Например, индейцы.

— Индейцев мне нечего бояться — я никогда не отъезжаю от форта и поселка. Впереди расстилается равнина, покрытая яркой…

— На пять миль! — саркастически воскликнул отставной капитан. — Это то же самое, что отъехать на пятьдесят миль, кузина Лу. Ты с таким же успехом можешь встретить индейцев на расстоянии ста шагов от ворот дома, как и на расстоянии ста миль. Когда они на тропе войны, их можно ждать в любом месте и в любое время. По-моему, дядя Вудли прав: крайне безрассудно тебе ездить одной.

— О, ты так думаешь? — резко сказала креолка, с презрением взглянув на двоюродного брата. — Не скажете ли вы мне, сэр, чем вы сможете мне помочь, если я действительно встречу команчей? Хотя я уверена, что этого не может случиться. Хорошо же мы будем выглядеть — вдвоем среди военного отряда раскрашенных дикарей! Ха-ха! В опасности окажешься ты, а не я. Я-то ускачу, а ты останешься с ними. Вот уж действительно опасность — на расстоянии пяти миль от дома! Поищи-ка в Техасе всадника — не исключая и дикарей, — который мог бы догнать меня на моей милой Луне! Тебе это вряд ли удастся, Каш!

— Замолчи, дочка! — строго сказал Пойндекстер. — Я не хочу слушать такую нелепую болтовню… Не обращай на нее внимания, Кассий. И, помимо индейцев, здесь много всякого сброда — их следует опасаться не меньше. Запомни: я запрещаю тебе ездить далеко, как ты это делала раньше!

— Пусть будет по-твоему, папа, — покорно ответила Луиза, вставая из-за стола. — Конечно, я послушаюсь тебя, но знай, что я могу заболеть, если мне придется сидеть дома… Иди, Плутон, — обратилась она к негру, который все еще стоял в дверях и улыбался. — Отведи Луну в кораль, на пастбище — куда хочешь. Пусть она бежит в свою родную прерию, если это ей нравится. Она мне больше не нужна.

С этими словами девушка гордо вышла из комнаты, предоставив мужчинам, которые все еще сидели за столом, размышлять над ее словами.

Но это не были ее последние слова. Когда она спешила по коридору в свою комнату, у нее сорвалось шепотом несколько вопросов, на которые ничего определенного нельзя было ответить: