–  Их никто не любит. Но если ты ничего не знаешь об основной задаче отряда Лагуна, то можешь спать спокойно. Ты не подлежишь ликвидации. Если только сам Лагун не захочет тебя ликвидировать… Так сколько у тебя человек?

–  Сейчас четверо. Это все, что осталось от моего отряда. Еще двенадцать человек в селе.

–  Если бы ты вчера не послал к Лагуну двенадцать человек, сейчас он был бы для тебя безопасен.

Пехлеван промолчал и даже взгляд опустил. Он чувствовал за собой вину, и Лагуну, подумалось мне, пришлось приложить немалые усилия, чтобы заставить Пехлевана обречь на гибель своих людей. Однако рычаг давления подполковника на Нажмутдинова был мне неизвестен, иначе я и сам бы не замедлил им воспользоваться.

–  Сколько человек обещали прийти из соседнего села?

–  Шестеро. Это проверенные бойцы. Но до них расстояние вдвое больше, чем до базы Лагуна. Они могут опоздать. Если опоздают сильно, то сами могут угодить в ловушку, потому что от боя не откажутся ни при каких обстоятельствах – даже если не застанут меня в живых. Втянутся в бой и не сумеют выйти. Не захотят выйти, потому что они настоящие бойцы до последнего вздоха. Если бы я знал, что Лагун уже выступил, я не стал бы их звать. Впрочем, снова позвонить не поздно, хотя никто не знает, как повернется дело, и они могут понадобиться…

Пехлеван уставал от собственных слов и говорил все медленнее и медленнее. Со сломанной челюстью трудно говорить, а он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его страдания. И только по замедленной речи можно было догадаться о его состоянии. Но я старательно не показывал того, что все замечаю. Наверное, это было бы обидно моему пленнику.

–  Хорошо. Этот вопрос выяснили. Теперь меня интересует переподчинение боевиков. Послушаются ли меня твои люди и пойдут ли по моей команде в бой? Предупреждаю, что я командир жесткий и неподчинения не потерплю. А это в случае обострения ситуации может привести к общему недовольству.

–  Я видел, как ты командовал, и могу доверить тебе своих людей. Кроме того, ты сегодня сам постарался и заработал у них авторитет. Ну, скажем так, если не заработал, то отобрал мой авторитет. Но, скажи мне, может ли собака – это без обиды, это не оскорбление! – может ли собака, самая умная и дрессированная, повести на охоту стаю волков? Что из этого получится? Сам ты представляешь? Даже та собака, которая победила в бою вожака волчьей стаи…

–  Философствуешь, Пехлеван… – вступил в разговор молчавший до этого философ Абумуслим Маналович. – Но я могу тебе ответить вместо Самовара. Жизненными ситуациями ответить, живыми примерами. Я много читал про такие случаи, а однажды и сам с ним столкнулся. Дикие собаки, вернее, одичавшие, собираются в стаи, живут как волки и, случается, даже смешиваются с волками, с волчьими стаями. Страдают же от этого люди, потому что волк более приспособлен к дикой жизни и не знает жизни человеческой. А собака ее знает – и проводит волков там, куда сами они никогда не сунулись бы из чувства самосохранения. Собака хитрее и наглее волка, не боится человека и не уважает его законов – и становится лучшим вожаком. И более опасным. Так и с Самоваром. Он лучше знает, на что способны федералы, и знает, как они умеют воевать. И слабые их стороны – тоже. Потому может ударить так, как они не ожидают. Для федералов это будет большой неожиданностью. А что касается уважения к своему новому командиру, я думаю, не много найдется желающих показать свое неуважение. Значит, об этом беспокоиться не следует.

Абумуслим Маналович говорил строго и резко, в отличие от меня не жалея Пехлевана, и это звучало вполне убедительно.

–  Я скажу своим людям, что у них новый командир. На время, конечно…

–  А ты, пленник, собираешься и дальше оставаться командиром? – спросил я напрямую.

Пехлеван откровенно смутился.

–  Да, я как-то не слишком чувствую себя пленником, – сознался он.

–  Не нужно было разрешать переносить тебя сюда, – сказал мой спутник. – В подвале моего дома ты чувствовал бы себя более адекватно ситуации.

Пехлеван едва ли знал такое слово, как «адекватно», – он все же не имел философского образования. Главарь попытался поморщиться, но это вылилось в гримасу боли, и, наверное, даже против собственной воли Шахмардан Саламович схватился двумя руками за челюсть. Это ему еще раз напомнило, что он побежденный и пленник.

Однако мне было вовсе не до выяснения приоритетов.

–  Этот вопрос считаю решенным, – сказал я категорично. – Командовать парадом буду я!

Пехлеван не возразил, хотя я не уверен, что он понял фразу, как и недавно прозвучавшее слово «адекватно».

–  Теперь следующий важный вопрос. Я должен знать, насколько подготовлены люди, которых я поведу в бой.

–  Я не держал у себя в отряде трусов, – обиделся Пехлеван.

–  На одной смелости далеко не уедешь. Пуля самого смелого бойца остановит. Мне нужно знать, кто наиболее подготовлен в военном отношении.

–  Подготовлены все более-менее одинаково, – вяло ответил Пехлеван, и я понял, что он, как многие современные партизаны, своих бойцов специально не готовил. Значит, общий уровень – это приблизительно уровень Илдара. Не ахти, конечно, однако приходится довольствоваться тем, что есть под рукой.

–  Пусть так. Боевая подготовка, значит, никакая… Извини, Пехлеван, но я невысокого мнения о твоих командирских способностях. Организовать обучение я уже не успеваю. Поэтому мне следует знать, кто имеет хотя бы хорошие спортивные данные.

Пехлеван нахмурился. Видимо, он был более высокого мнения о себе. Тем не менее ответил, хотя и очень сдержанно:

–  У всех качественная борцовская школа.

–  Знаешь, когда я подбираю солдат-новобранцев себе во взвод, то имею возможность взять и борцов, и боксеров, и каратистов, и дзюдоистов. Но их я беру в последнюю очередь. А выбираю всегда тех, кто умеет терпеть. Лыжников, биатлонистов, бегунов-стайеров. Выносливость и умение терпеть, умение побороть себя, идти на характере, когда ноги не передвигаются, – это главные качества бойца спецназа. Остальному я их научу. А терпению научить трудно. Оно или есть, или его нет.

–  У меня все парни с характером, – продолжал Пехлеван гнуть свою линию.

–  Хорошо, – согласился я безнадежно. – Назови мне трех самых выносливых, пусть эта выносливость проявляется только на борцовском ковре. Это не важно. Троих выбери.

–  Выносливее те, кто меньше весит.

–  Имена…

Пехлеван назвал три имени, почти не задумываясь.

–  Запомни, Абумуслим Маналович, – попросил я своего спутника. – Мне трудно ваши имена и фамилии держать в памяти.

–  Я запомнил. Я бы еще одного сюда же добавил. Своего ученика. Он тоже из отряда Пехлевана. Вообще усталости не знает.