дело было не в том, люблю я Лэндона или нет, а в том, почему я больше не хочу любить.

– С ним все по-другому.

– В каком смысле? Объясни мне.

– Мы не ссоримся…

– Пары ссорятся, Лея.

– Мы не причиняем друг другу боль…

Аксель резко сглотнул.

– Черт, я никогда не хотел…

– Я знаю, – оборвала я его.

– Что он дает тебе такого, чего у тебя нет со мной?

Я хотела быть честной.

– Уверенность. Доверие. – Я сделала глубокий вдох.

– А разве ты не доверяешь мне, милая?

– Доверие нужно заслужить, Аксель.

Я проигнорировала мольбу в его глазах и отвела взгляд, когда боль захлестнула меня. Я не хотела ранить его, но и лгать не хотела, поскольку это была единственная правда, за которую я держалась. С Лэндоном я чувствовала себя защищенной. А с Акселем – так, будто только что прыгнула с парашютом. Возможно, из-за этого я умолчала о других вещах: что доверие нужно заслужить, да, и что каждый может добиться его благодаря усилиям, добрым намерениям и честности. Но… любовь? Нет, страстную любовь, такую, которая заставляет вас вздрагивать с головы до ног или сводит желудок при одном взгляде, такую любовь невозможно завоевать, потому что она рождается независимо от вашего желания. Потому что сердце побеждает разум. Потому что не существует секретной формулы, позвляющей нам влюбиться в человека, который неадекватен, или полон недостатков, или у которого есть партнер, или который никогда даже не узнает о вашем существовании…

Вот чего я боялась. Очень боялась.

Я затаила дыхание, когда Аксель встал. В горле был ком.

– Тебе не стоило спрашивать об этом.

Он оставил руку на дверной ручке.

– А что я должен был спросить, Лея?

– Что я ищу. Потому что знаешь что? – Я фыркнула, чувствуя себя разбитой, пустой и потерянной. – Ты был прав. Я должна была поступить в университет, уехать из Байрон-Бей и столкнуться со всем в одиночку. Но, сделав это, я поняла, что ты мне не нужен. Жизнь продолжилась.

Его глаза выражали столько эмоций…

– И это вызывает у меня чувство гордости за тебя.

– Ну, ты не должен гордиться. Потому что тогда я поняла, что ты не был незаменим, Аксель. Я поняла, что нет ничего незаменимого, что подобной романтики не существует. И я потеряла часть себя, когда потеряла веру. Мысль о том, что существует настоящая любовь, ради которой стоит бороться со всем миром. Это даже звучит нелепо, правда? Наверное, потому, что так оно и есть, потому, что, как всегда, ты победил.

Аксель заколебался. Его обнаженная грудь вздымалась и опускалась.

– Черт, Лея, мне жаль говорить тебе это, но я ошибался, так что, думаю, проиграли мы оба. Ты – потому, что послушала меня и не доверяла себе. Я – потому, что был мудаком.

После этого он вышел из комнаты.

А я пыталась дышать, дышать…

81. Лея

Следующие три дня мы почти не разговаривали. Если Аксель готовил, он говорил мне, что оставил еду в холодильнике. Если я выходила за покупками, я спрашивала его, не нужно ли ему что-нибудь принести. Напряжение оседало по углам, как пыль. И молчание. И избегающие взгляды. Самое интересное, что ситуация казалась знакомой, потому что мы не в первый раз жили под одной крышей вот так, избегая друг друга и одновременно ища друг друга, ходя друг вокруг друга, словно чего-то ожидая.

Часть меня, которую мне хотелось заткнуть, не могла перестать вспоминать тот восторг, потрясший меня, когда я снова почувствовала его губы на своих. Такие теплые. Такие жаждущие. Такие дикие. И я испытывала вину за это, раздражалась на себя из-за воспоминаний.

Другая часть все еще злилась на него.

Я много лет пережевывала случившееся. Я пережевывала, пережевывала, пережевывала… но так и не переварила. Может быть, поэтому и не могла его простить. Не за то, что он сделал, а за то, как он это сделал и почему. Я была разочарована тем, что он оказался таким трусом, и, главное, тем, что он принял решение за меня, хуже того, вопреки мне. Что он снова обращался со мной как с ребенком после всего, что мы пережили вместе. Что в конце концов он оказался не тем искренним парнем, в которого я влюбилась. Что он разочаровал меня…

Именно это слово. Разочарование. Наверное, отчасти я сама виновата в том, что считала его совершенным, идеализировала его, сколько себя помню, таяла при виде его кривой улыбки, его напряженного взгляда, его беззаботной походки; а самое печальное, что Аксель прятался за этой искренностью и свободой, чтобы скрыть тот факт, что у него всегда были связаны руки. И сделал он это сам; он связал их, сдерживал себя, решил, что гораздо легче оставаться на краю обрыва, чем взять и прыгнуть. И что хуже всего, если бы я знала это с самого начала, я бы не почувствовала каких-то особенных изменений в нашей истории. Потому что Аксель всегда привлекал меня своими огнями и тенями, своей сложностью и противоречиями.

В Париже все, чем он был, выразилось еще более ярко.

И мне было страшно поддаться искушению.

82. Аксель

Это было похоже на медленную и болезненную пытку – постоянно видеть ее. Я хотел достучаться до нее, но не знал как. Хотел бы сказать или сделать что-то, что не испортило бы ситуацию еще больше. Хотел, чтобы она мне доверяла. Но только и делал, что вновь и вновь ошибался.

В тот вечер, когда она вышла из студии и я увидел ее спускающейся по лестнице, я не мог не заметить темные круги у нее под глазами.

– Все прошло не слишком хорошо?

– Не слишком, это правда.

Мы замолчали. Я глубоко вздохнул.

– Хочешь, схожу в ресторан внизу и возьму на ужин китайскую еду?

– Давай.

Я не стал скрывать, что удивлен ее ответом, хотя уже пора было привыкнуть к причудам Леи. Иногда она смотрела на меня так, словно я был центром мира. А иногда – с ненавистью и разочарованием. Я удивлялся, как она умудряется жить рядом со мной, испытывая такие противоположные эмоции; она, которая порой едва справлялась даже с самыми простыми чувствами.

Я спустился на улицу и вскоре вернулся с пакетом еды. Я поставил его на маленький столик перед диваном, а она принесла стаканы и салфетки. Я протянул пару китайских палочек и открыл картонные коробки. Лея взяла лапшу и отрешенно попробовала ее, сидя на ковре и подтянув колени к груди. Я, подражая ей, устроился рядом. Мы смотрели друг на друга. В ее глазах было столько всего…

– Не плачь, пожалуйста, – попросил я.

– Я ненавижу это. Ненавижу быть такой. Ненавижу ненавидеть тебя.

– Ну так не делай этого, – это была почти мольба.

– Я правда пыталась…

Я прислонился к дивану.

– Когда-нибудь нам придется поговорить.

– И ты думаешь, это все исправит?

– Нет, но мне это нужно. И единственная причина, по которой я еще не сделал этого, заключается в том, что я пытаюсь понять, что нужно тебе.

Лея поджала губы, и я догадался, о чем она думает.

– Ты собираешься сказать, что я немного опоздал с этим?

– Почему ты настолько хорошо меня знаешь?

– Потому что я видел, как ты родилась, черт возьми. Не буквально, слава богу. Но я опередил тебя на несколько лет.

Она слабо улыбнулась мне, скручивая лапшу палочками, а затем отпуская ее и скручивая заново. Мы были так близко, что дышали одним воздухом, и мне пришлось напомнить себе, что поцеловать ее – это не лучшая идея.

– Аксель, я боюсь… – она подняла на меня глаза, – я боюсь всего, что чувствую, того, что я хранила все эти годы, тех уродливых частей… Ты знаешь, что я плохо перенаправляю свои эмоции, что это моя проблема, и я чувствую, что если открою эту дверь, то причиню тебе боль.

– Я стерплю, – прошептал я.

– Но дело