Между основаниями мачт тянулись ровные земляные полосы, каждая заканчивалась большим ангаром. Из одного выруливала пара ярко-красных авиеток.

А дальше раскинулся город. Я разглядел большую круглую площадь в окружении каменных уступов, на которых стояли дома. За площадью высилось строение из светлого камня, увенчанное башенкой с высоким шпилем, где полоскался флаг.

Две красные авиетки с пулеметами позади открытых кабин прокатились по полосам земли у подножия решетчатых мачт и с рокотом, похожим на гудение пчел, поднялись в воздух. Описав вираж, они оказались совсем рядом. Одна полетела слева от нас, другая — справа. В каждой было по два человека, сидящие позади развернули к нам пулеметы.

— Они удивлены, Разин, — пояснила Эви. — Я, кстати, тоже. Откуда взялась твоя машина?

— Сам собрал, — ответил он. — Я много ездил вокруг Арзамаса и как-то залез в Отстойник. Самолет стоял в том ангаре, сильно поврежденный. Я привез запчасти и починил его.

Самолет, мысленно повторил я. На моей памяти это слово использовали лишь два человека: мой покойный учитель Орест и владелец летающего термоплана карлик Чак, да и тот не сразу его припомнил. Интересно, что этот Разин сказал именно так, а не «авиетка»…

— Но как ты сумел? — допытывалась Эви. — Откуда ты знаешь устройства само… авиеток? Ведь это тайные знания. Гильдия хранит их! И где ты научился летать? Разве ты из небоходов?

Не ответив, он стал снижаться — мы летели уже над третьей по счету серой полосой.

— Сумеешь посадить ее? — спросила Эви. — Они не очень длинные, а впереди ангары.

Вместо ответа Разин сильнее повернул рули, и машина будто провалилась вниз. Поверхность Улья рванулась к нам, засвистел воздух, сопровождающие авиетки остались вверху. Заложило уши, я снова вцепился в спинку сиденья и несколько раз сглотнул.

Винты на крыльях остановились, рокот смолк. Свист превратился в шипение. Я вжался в спинку. Корпус дрогнул, когда колеса ударились о землю. Громкий шелест, скрип рессор… Шум ветра стал стихать, скорость снизилась. Ангары впереди приближались. Через посадочные полосы наперерез к нам ехала открытая машина с вооруженными людьми.

— Тормози! — крикнула Эви, сорвав шлем с головы. — Врежемся!

У меня внутри все сжалось, я приподнялся, готовый выскочить из кабины, но это не понадобилось. Авиетка встала, когда до ангара, к раскрытым воротам которого вплотную подходила посадочная полоса, оставалось всего ничего. Из него выглянули два усатых механика в заляпанных машинным маслом комбезах и выцветших на солнце пилотках. Позади них стояла небольшая авиетка со снятыми крыльями.

Машина остановилась неподалеку, сидящие в кузове люди вскочили, целясь в нас из ружей с короткими стволами.

Скинув шлем, Разин сдвинул колпак над головой, выпрямился во весь рост. Я тоже поднялся, взявшись за «шершень».

— На месте сидите! — прошипела Эви, вскакивая. Бросив шлем на сиденье, она выбралась на крыло.

— Эй! — закричала цыганка людям в машине, размахивая руками. — Все нормально! Я своя! Я из роя Шмелей, меня отправили в Арзамас…

Продолжая говорить, Эви спрыгнула с крыла и поспешила навстречу вышедшему из машины человеку в синем френче и узких брюках, подпоясанных черным ремнем с кобурой, откуда торчала рукоять пистолета.

* * *

Стоя голым посреди комнаты, выложенной каменной плиткой, я поднял повыше кадушку с теплой водой и окатил себя с ног до головы.

Мебели здесь не было, кроме лавки под стеной, где лежала сложенная стопкой чистая одежда — плотные брезентовые штаны, рубаха и куртка. Под лавкой стояли узкие полусапоги, рядом с одеждой было полотенце, губная гармошка и миска с мыльным камнем.

Вода с журчанием стекала в отверстие под дальней стеной, за которой гудела печка — на ней для меня разогрели большой чан. Хорошо, что особую смесь, которой я крашу волосы, обычной теплой водой не смоешь, а то бы то, что сейчас утекало в слив, было бы черным, а моя шевелюра, наоборот, белой.

Я подошел к лавке, вытерся и стал одеваться. Когда застегивал рубаху, дверь открылась и внутрь заглянул пожилой небоход с лихо закрученными седыми усами, а за ним второй — помоложе. Оба в рыжей кожаной форме пилотов и с ружьями.

— Ну что, парень? — спросил усач. — Готово дело?

— Готово, — сказал я, вешая на шею шнурок с губкой гармошкой. — А где те двое, с которыми я прилетел?

— Да на совет уже пошли, — махнул рукой усач. — Гонцов разослали, управитель нашенский вместе с интендантом сразу примчались.

Он хохотнул в усы, молодой потянул его назад и стал что-то шептать, поглядывая на меня, — должно быть, втолковывал веселому напарнику, что не следует так откровенничать с каким-то доставщиком.

Усатый послушал-послушал, снова хохотнул — да и стукнул молодого в плечо, причем, как мне показалось, довольно сильно. Тот отшатнулся, а усатый сказал:

— Ты не поучай старших, малец, мы и сами с усами, что да как. — Он повернулся ко мне. — Ну что, жрать небось теперь хочешь? Разин сказал, вы в пути долго были.

— Хочу, — ответил я, подходя к двери.

Они посторонились, пропуская меня. Усач выглядел расслабленным и всем довольным, а молодой потел и крепко держал ружье с коротким стволом. Видно было, что он готов в любой момент направить его на меня. Усач сказал:

— Давай за нами, там тебе уже положили.

Мы находились на нижнем этаже Управы — того здания из светлого камня с башенкой и шпилем, которое я видел из кабины авиетки. Новую одежду мне принесли уже здесь, а вот сапоги выдали раньше, после того, как я сказал, что босым больше и шага не сделаю (мои ботинки остались в рубке «Зеба», когда я надевал костюм). Сапоги притащили прямо в машину, которая доставила нас сюда. Меня посадили сзади между четырьмя хмурыми вооруженными парнями, а Эви и Разина устроили впереди. Офицер в синем френче всю дорогу негромко разговаривал с ними.

По каменному коридору мы прошли в пустой зал с рядом столов. На одном стояли две тарелки и кувшин со стаканом.

Суп, каша с мясом, хлеб, пиво… Я съел и выпил все, что было на столе, и только потом откинулся на стуле, тяжело отдуваясь. Оглянулся на раскрытую дверь — охранники оставались снаружи.

— Эй! — позвал я.

Они заглянули — усач добродушно ухмылялся, молодой хмурился.

— Курева не найдется?

— Бросил я, парень, — сообщил усач. — Бросил, племянница заставила… Вредно, говорит! Как же вредно, когда приятно, а? Ладно, принеси-ка, малец, трубку ему, у мужиков на входе есть, я знаю.

Молодой что-то возмущенно забубнил в ответ, и усач вытолкнул его в коридор. Донеслись удаляющиеся шаги. Я вылил в рот остатки пива из кувшина и взгромоздил ноги на стол. Снова раздались шаги, голоса… Усач подошел к столу, сунул мне в руки маленькую трубку, достал огниво и дал прикурить. Я затянулся так глубоко, что закружилась голова, и промямлил: