Как ни удивительно, но даже в эпоху беззакония можно было восстановить хотя бы частичку справедливости, о чем свидетельствует следующий документ:

По дороге в дальние края у Николая не было возможности оповещать родных о своих передвижениях. Но популярность сказывалась: как свидетельствовала дочь Елена, «мы знали, куда его направили, причем об этом нам сообщали даже незнакомые люди, которые видели его по пути на Север».

Нашелся и другой канал для контактов, правда, не самый надежный и рискованный. Сестра Клавдия в новом браке стала женой Виктора Дубинина, старшего тренера «Динамо», который по своему статусу был вхож в высокие кабинеты. Открыто заступаться за родственников супруги, конечно, было не с руки, однако какие-то шаги Дубинин предпринять мог. Вот и на пересылке в Котласе, где Старостин познакомился с Алексеем Каплером, местные власти вопреки инструкциям дали ему свидание с сестрой.

Конечным пунктом маршрута была Ухта, небольшой городок в Коми АССР. Начальник Ухтлага генерал-лейтенант Бурдаков оказался страстным любителем футбола и не упустил возможность заполучить знаменитость всесоюзного масштаба в тренеры местного «Динамо», куда входили и вольнонаемные, и осужденные. Николаю выдали пропуск для перемещений по городу и разместили на стадионе — как и игроков со статьей за плечами. К такой категории относился, например, капитан команды Сергей Баловнев. При этом генерал-лейтенант мог и посодействовать в досрочном освобождении того или иного футболиста, но распространялось это только на уголовников. «Политическому» Старостину амнистия не светила.

Команда радовала Бурдакова результатами, особенно когда на его глазах разгромила соперников из Сыктывкара. Расставаться с тренером начальник Ухтлага не собирался, но пришлось. В конце 1944-го на заключенного Николая Старостина поступило предписание — отправить на Дальний Восток. Его покровитель попытался саботировать: дал ответ в центр о мнимой болезни фигуранта, а сам отправил его на один из лагерных пунктов в 300 километрах от города.

Так что с лесоповалом в глухой тайге Николаю Петровичу довелось познакомиться не понаслышке. С шести утра заключенные уже были на ногах, по тридцатиградусному морозу проделывали в обуви из старых автопокрышек пятикилометровый путь к делянке, где в течение четырех часов, до обеда, пилили деревья. После приема пищи работа продолжалась, причем норму работягам нужно было выполнять и за себя, и за блатных, которые располагались на еловом лапнике вокруг костра с колодой карт. Промерзнув за день, люди не успевали отогреться вечером в бараках. Вкупе с недостаточным питанием (даже если бригадир выписывал пайку хлеба в 400 граммов) это открывало прямую дорогу туберкулезу. Неслучайно Старостин писал потом: «Каждый день умирало не меньше сорока человек. Покойников свозили в морг. Черт меня дернул пойти туда. Я увидел горы голых тел, на которых сидели сотни крыс и пожирали их…»

Относительно комфортно могли чувствовать себя только зэки, занимавшие административные посты. К примеру, повар — иранец Назым, или фельдшер по прозвищу Матя. Что характерно, оба в «прошлой жизни» были писателями — но вот легла масть, удалось подсуетиться и избавиться от общих работ. Ведь заполнить штат вольнонаемными не получалось, да и среди осужденных трудно было найти необходимое число профессиональных кулинаров или медиков.

Для старшего из братьев палочкой-выручалочкой стал главный врач Ухтлага Соколов. Он — и тоже из-за любви к футболу — пристроил москвича в санотдел массажистом. Хотя вряд ли массаж мог помочь большинству обитателей огромного барака.

Генерал-лейтенант Бурдаков так и не сумел удержать тренера в своем подчинении. По спецнаряду Николай отправился в дальний путь через всю страну. Первая пересылка была уже в знакомом Котласе, следующая — в Вологде, потом — в Кирове. Там, кстати, его ждал сюрприз: вызов в комнату свиданий и встреча с давней знакомой — конькобежкой Марией Исаковой, которая уже после войны трижды становилась чемпионкой мира. Она была местной уроженкой, пользовалась огромной популярностью среди динамовского руководства, а в Кирове в эти дни как раз проходили конькобежные сборы.

Но несмотря на статус городской знаменитости (а впоследствии Исаковой присвоили звание почетной гражданки Кирова и назвали ее именем стадион), Мария, идя на контакт с заключенным, рисковала и карьерой, и свободой. Более того, она договорилась с начальником тюрьмы, чтобы Старостина не обыскивали, и передала ему 500 рублей и кисет с табаком. С Николаем Петровичем они представляли разные спортивные общества, но тогда жив был благородный принцип: «Враги на поле — друзья вне поля».