Я никогда не встречалась с иностранцами. Даже из Таджикистана или Беларуси, а тут человек аж из Америки жил со мной в одной квартире и готовил мне тосты с джемом по утрам.

Безусловно, это стереотип, но я, выросшая на монологах Задорнова, считала, что «все американцы тупые». Плюс еще один стереотип, который цветет буйным цветом у нас в сознании, – все хоккеисты тупые. Короче, два года я жила с американским хоккеистом.

Но мой американец не был тупым. Он был как ребенок. Мне, женщине с двумя маленькими детьми, на тот момент казалось, что я усыновила еще одного ребенка.

Он так же, как любой ребенок, боялся «дяди полицейского», но не потому, что я ему говорила: «Будешь баловаться, я тебя дяде полицейскому отдам!», а потому, что он наслышан о нашей правоохранительной системе.

Как и любому ребенку, я ему долго и осторожно объясняла, откуда взялись дети. Мои. Двое. От первого брака.

Он, как ребенок, постоянно тянул в рот всякую гадость. Но это уже проблемы с моей готовкой.

Чтобы он не сильно боялся русских, мы купили квартиру в самой дорогой высотке города, с закрытой прогулочной зоной и тотальной системой охраны. Очень долго пришлось объяснять, почему наша консьержка ведет себя так, будто это ее дом, а мы к ней каждый раз в гости без приглашения приходим. В итоге сказала на понятном для американца языке, что «мы не можем ее уволить, потому что она лесбиянка». Он понимающе покивал, а консьержке ободряюще подмигнул, мол, своих не бросаем.

Больше всего он удивлялся, когда платежку за квартиру рассматривал. Говорит: «Вот, смотри, это плата за состояние подъезда. Ты видела наш подъезд? Что они отремонтировали? Что там лучше сделали?» Я умилялась его возмущению: «Ты не понимаешь, мы платим не за то, чтобы они лучше сделали, мы платим, чтобы они хуже не сделали».

Как‐то весной мы гуляли по улицам нашего города, и он, как ребенок, искренне удивлялся всему, что видит. Остановившись на обочине, спросил: «Наташа, а почему вот эту дыру в дороге не заделают асфальтом, ведь по дороге ездят машины, и им не нравится попадать колесом в эту выбоину?» И я, взрослый человек, не смогла найти ответ на такой очевидный и по‐детски наивный вопрос: «Почему ямка на дороге?»

Через месяц какому‐то народному умельцу надоело попадать колесом в яму, и он «заасфальтировал» эту выбоину той рухлядью, которую, видимо, нашел у себя дома. Этим хламом оказались пустые бутылки из‐под пива, а сверху (для красоты или для связки всей этой конструкции) мастер положил старый малиновый ковер со стены. Такая вот получилась пафосная дорога, по такой дороге, наверное, еще ездила боярыня Морозова на картине Сурикова. Этот ковер на дороге создавал ощущение, что мы живем в очень богатой стране, где дороги покрывают коврами. А правительство города – хуями.

Совсем человеку стало плохо, когда мы приехали к моей бабушке, а у нее на стене такой же ковер висит. Я своего американца так тихонечко подманиваю поближе к ковру, уголок ковра отгибаю, а там трещина в половину стены (это после падения метеорита на Челябинск стена дала сбой). Американец уверовал в могущество малинового ковра на территории РФ. Я ему хотела рассказать, что Крым мы тоже присоединили не без помощи ковра. Но решила не пугать человека. Больше к вопросу о коврах мы с ним не возвращались.

Каждый раз, когда мы выходили за пределы квартиры, мой Американец держал меня за руку. Но не так, как это обычно делают русские парни. Те держат за руку с таким характерным заявлением всему миру: «Эта баба – моя!» Здесь все было не так. Американец держал меня за руку с характерным: «Наташа, только не отпускай меня! Это страна варваров! Держи меня за руку крепче, а то меня здесь убьют!»

Это было и мило, и странно одновременно, когда взрослый мужчина ищет защиты у обычной женщины. Ведь я не какая‐то амазонка из фильма про Суперженщину, которая зубами на лету пули ловит. Я обычный учитель общеобразовательной школы. Мне ученики даже кнопки на стул не подкладывали, ну, то есть я вообще не прошла армию жизни. Поэтому все, что могла делать, это сжимать в ответ его руку и говорить: «Все хорошо!»

По сути, для него я была своеобразным путеводителем по России. Такая живая энциклопедия, потому что обычную энциклопедию о России он бы не осилил, ему некогда: тренировки и матчи же. Но он часто интересовался у меня русскими традициями. Я специально не напечатала здесь слово «варварскими», потому что для него все русские традиции, начиная со сжигания чучела в Масленицу и заканчивая взяткой чиновнику в визовой службе, – все эти традиции были максимально варварскими.

Однажды он спросил, почему перед весной русские сжигают чучело женщины. Да, пусть некрасивой, но все‐таки ЖЕНЩИНЫ! Я долго пыталась его убедить, что это не сексизм, и что за это никто никого в суд не потащит. Я ему объяснила, что это чучело Зимы. Но пожалела, потому что начались вопросы: «А где чучело Лета?» и «Почему каждый квартал в году не сжигают чучело всех других четырех времен года?» Я ответила на все его вопросы. Но непонимание в его глазах никуда не исчезло.

Я рассказала ему и «нормальные традиции»: про 8 марта, что надо дарить женщине цветы и подарки, но я не рассказала про 23 февраля. Потому что не все сразу, друзья. Традиции иностранцам надо выдавать дозировано. Про 23 февраля я не рассказала ему намеренно, но не потому, что я какое‐то челябинское жмотье. Не поэтому (хотя я жмотье). А потому, что защитники моего отечества не особо поймут, если увидят, что меня трогает за попу нападающий на наше отечество.

Вообще на тот момент, когда мой американец предложил мне создать русско-американскую семью, политическая обстановка в мире приобрела настроение холодной войны. Не вдаваясь в подробности, объясню: отношения России и США на тот момент были такие же напряженные, как отношения между двумя бывшими – на людях они улыбаются друг другу, но поступки направлены на максимальное взаимоунижение.

И вот в это сложное политическое время мой американец однажды вечером, вернувшись с тренировки, заявил на ломаном русском языке: «Крым наш!». Я тут аж присела. Это прям интересным стало. Я говорю: «Это когда Америка успела Крым отжать? Или „наш“ – это значит, что ты его лично купил на свой хоккейный гонорар? И теперь Крым принадлежит непосредственно нашей семье?»

Однажды мой Американец попросил показать ему что‐нибудь удивительное, такое, что есть только в России. И я включила матч сборной России по футболу. Мой американец смотрел минут пятнадцать и задал логичный вопрос: «А они где‐то еще работают?» То есть даже сторонний наблюдатель понимает, что не может с такой игрой это быть основным местом работы!

Я сказала, что футболисты работают психоаналитиками, так как раз в год вся страна вымещает на них накопивший гнев. Потом сказала, что пошутила. Американец не посмеялся. Очевидно, версия про психоаналитика его устроила. Потом я решила подлить масло в огонь непонимания и сказала, что наши русские футболисты получают по два миллиона долларов в год. Он посмотрел на меня и ответил: «У вас очень мощная социальная программа поддержки инвалидов».