Асмик ничего не ответила. Женщина лежала неподвижно, и Камран решил, что она спит или же впала в забытье. Он с трудом дождался прихода Фарида и в ответ на его вопрос в отчаянии произнес:

— Да, она очнулась. Она меня не узнала, она отказывается от пищи, и… она думает, что ей шестнадцать лет!

— Вот как? — задумчиво произнес Фари.

— Да. Она не помнит ничего, что с ней случилось после того, как ее отец и братья отправились на переговоры с эмиром. Она не понимает, почему и как очутилась в моем доме.

— По-видимому, из ее памяти стерлось все, что причинило ей страдания. В отличие от Малика я не разбираюсь в душевных болезнях, но мне кажется, рано или поздно она все вспомнит. Только станет ли ей лучше от этого?

— Прошу тебя, посоветуйся с Маликом! — взмолился Камран.

Фарид покачал головой.

— Не знаю, согласится ли он сюда прийти, но я с ним поговорю. А пока я кое с кем тебя познакомлю.

Он поманил приятеля, они вместе вышли на крыльцо, возле которого стояла бедно одетая женщина.

— Я нашел ее в армянском квартале. Ее зовут Мариам, — сказал Фарид. — Я подумал, что тебе понадобится женщина, которая ухаживала бы за Жасмин.

— Но она может рассказать…

— Не расскажет. Она немая.

Камран провел женщину в дом и сказал Асмик:

— Она будет тебе помогать. Эта женщина не говорит и не слышит, но ты можешь объясняться с ней жестами.

— А где наша Хуриг? — спросила девушка.

Камран вздохнул.

— Этого я не знаю.

Малик прибыл в дом Камрана на следующий день и поговорил с девушкой. Асмик, напуганная присутствием такого количества незнакомых мужчин, сжалась под покрывалом и неохотно отвечала на вопросы.

Выйдя в соседнюю комнату, Малик сказал Камрану:

— Надо рассказать ей правду.

Камран содрогнулся.

— Обо всем?!

— Для начала — о гибели ее родителей. Она должна осознать, что с ней произошло. Будет лучше, если ее станет мучить знание, чем неведение. Мне кажется, правда подействует как горькое, но целебное лекарство.

Когда Асмик сообщили о том, что случилось с ее отцом и братьями, она сначала помертвела, а после забилась в рыданиях и с трудом проговорила:

— А моя мать?

— Мы точно не знаем, как она погибла, но нам известно, что ее нет в живых, — сказал Малик, а Камран закрыл лицо руками и прошептал:

— Неужели ей придется заново переживать то, что она уже выстрадала?!

— В ее случае это неизбежно.

— Вы убили моих родных, а теперь хотите погубить меня! — из последних сил воскликнула девушка, и Камран ответил, не скрывая слез:

— Клянусь, я не сделаю тебе ничего плохого!

Асмик замолчала. Она молчала два дня, и все это время Камран не находил себе места от тревоги. Ему казалось, что любимая угасает на глазах. Она пила воду и покорно принимала целебные настойки, которые приносили Фарид и Малик, позволяла Мариам обмывать свое тело и смазывать раны, но по-прежнему не съела ни крошки. Ее глаза были полны бескрайней, как небо, печали, а уста сомкнуты горем.

Камран не знал, как облегчить ее страдания. Чего бы он только не отдал за то, чтобы Асмик улыбалась, чтобы она выздоровела! Ему хотелось купаться в океане ее глаз, прикасаться губами к ее волосам, перебирать тонкие, нежные пальцы. А вместо этого он был вынужден смотреть, как она умирает!

Однажды утром Асмик внезапно произнесла:

— Я тебя вспомнила.

У Камрана замерло сердце, а она продолжила:

— Мы не были знакомы. Просто смотрели друг на друга, когда я ходила на рынок.

— Почему ты на меня смотрела? — прошептал он. — Я тебе нравился?

Асмик глубоко вздохнула, опустила веки и ничего не ответила.

— Я… я влюбился в тебя с первого взгляда и мечтал о том, чтобы ты тоже меня полюбила, — промолвил Камран.

Ее бледное лицо порозовело, и она сказала:

— Между мной и тобой невозможна любовь. Это стало бы преступлением.

— Любовь возникает согласно Божьей воле, она не может быть преступной.

— У нас с тобой разный Бог.

— Да. Но и тот, и другой учат любви.

— Твой принуждает убивать за веру, — сказала Асмик.

Камран осторожно присел на край постели.

— Клянусь, я больше никогда не стану этого делать. Почему бы тебе не попробовать получше меня узнать? Поверь, я исполню все твои желания, я сделаю так, что ты никогда не испытаешь боли. Главное, чтобы ты хотела жить.

— Зачем мне жить, если мои родные умерли?

— Ты молода и должна жить ради себя. Прошу, попытайся хотя бы немного поесть!

Асмик долго молчала, потом промолвила:

— Хорошо.

Камран едва не подскочил от радости. Внезапно краски мира показались сочными и яркими, а солнечный свет — ослепительным. Он послал Мариам на рынок с поручением купить самой лучшей еды. К счастью, Фарид и Малик заранее предупредили Камрана о том, чтобы он кормил Асмик понемногу и желательно легкой пищей.

Через несколько дней Камран отправился на рынок сам и накупил украшений и нарядов, однако женщина осталась равнодушной к его подаркам.

Когда Асмик попросила зеркало, Камран солгал, сказав, что в его доме нет зеркал. Он уверял ее в том, что она хорошо выглядит, а когда окончательно выздоровеет, станет изумительно прекрасной. Она в самом деле начала поправляться; прошла неделя, и Асмик уже сидела в постели, а затем понемногу начала вставать.

Камран не знал, как объяснить женщине, откуда на ее теле взялись следы жестоких истязаний, но она не спрашивала об этом. Лишь однажды обмолвилась, что происходящее кажется ей сном, что где-то на задворках сознания будто бы притаилась некая мрачная тень, которая мешает ей радоваться жизни.

— Ты только что пережила гибель родителей, — заметил он.

— Нет, — сказала Асмик и нахмурилась, — я не об этом. Мне кажется, что я нахожусь внутри какой-то сказки, а снаружи живет что-то иное, страшное, неизвестное… От чего ты меня спас? От кого я скрываюсь? Где все те люди, которые окружали нас, когда мои родные были живы? Неужели я осталась совсем одна и потому вынуждена жить в доме мужчины, да еще иноверца? Или ты меня обманываешь?

— Я говорю тебе правду.

Конечно, Камран понимал, что это похоже на жестокую игру, что рано или поздно реальность разверзнется перед Асмик во всей безысходной мрачности, но он надеялся на силу своей любви и милосердие Бога.

Камран знал, что должен быть счастлив, но он не был счастлив, когда смотрел на несчастную измученную женщину, которая не помнила своего прошлого и не знала своего истинного возраста.