Покачав головой, Джованни взглянул на друга и не смог сдержать улыбки. У него, платоника, философа, аристократа, в друзьях человек, который запросто может убить ради информации.

— А о чем ты его спрашивал?

— Потом, Джованни. Пока это неважно. Скажи-ка лучше, зачем ты меня позвал, хотя могу себе представить.

— Двое самых могущественных людей Италии заключили союз, освященный Церковью. Теперь я и во Флоренции не чувствую себя в безопасности, Ферруччо.

— Это политический брак. Маддалена и Франческетто даже не знакомы. Ты только подумай!.. Жених притащил за собой во Флоренцию нескольких любимых шлюшек.

— Знаю, но именно поэтому особенно боюсь. Не за свою жизнь, ты же знаешь.

— Скажи, что я могу для тебя сделать, Джованни.

— Тебе не надо никого убивать. Напротив, придется охранять. Не меня. На это уже нет времени. Книгу, Ферруччо. Я хочу отдать ее тебе на хранение. Ты единственный, кому я по-настоящему доверяю.

Ферруччо отпил большой глоток вина и возразил:

— Друг не станет приставлять меч к горлу.

— Он еще и не то сделает, чтобы убедить, что ему можно доверять. Слушай! Все, что написано в этой книге, крепко сидит в моей голове. Я в любой момент смогу все это воспроизвести и сделать копию, но на это понадобятся месяцы. Вряд ли они у меня есть. Копия мне ни к чему, но я предпочел бы, чтобы оригинал хранился в надежном месте, у человека, которому можно доверять. У меня есть еще два экземпляра в Риме. О том, где они спрятаны, знает только Джироламо Бенивьени, в дружбе и верности которого у меня сомнений нет.

— Тогда мы в беде!

Ферруччо с досады так громко стукнул деревянным бокалом, что за соседними столиками поднялся шепот.

— Этот ублюдок сказал мне не все. Прежде всего я хотел сообщить тебе об аресте Джироламо.

— Когда? По какому обвинению?

— Незадолго до твоего отъезда из Рима. Тут поработали люди Франческетто. Не знаю, была ли его инициатива или постарался отец. Бенивьени арестован по обвинению в содомии. Насколько мне известно, он все еще в тюрьме.

— Но это ложь!

— Ты думаешь? Не знаю. Его арестовали в доме кардинала Росси, но полагаю, что разыскивали тебя.

Граф глубоко вздохнул, опустил голову и прошептал:

— Копии!.. Я думал, что они в безопасности, держал их в потайном ящике бюро. Место знал только Джироламо.

Ферруччо накрыл ладонью его руку.

— Мне очень жаль. Но в этом случае либо их нашли, либо заставили заговорить Джироламо. Его поместили в башню Нона. Обвинение в содомии означает пытки и костер.

Граф делла Мирандола стиснул голову руками.

— Это ужасно. Он, беззащитный поэт, среди отпетых преступников… По-твоему, он виновен?

— Это можешь знать только ты, Джованни. Вы знакомы много лет.

— Я никогда ничего такого не замечал! Мы всегда разговаривали о философии, о книгах. Да, о любви тоже, но о той, что присуща поэтам вроде него.

— Платон, насколько я знаю, не гнушался развлекаться с мальчиками из своей школы.

— Да, но это происходило в Элладе. В Греции и Риме существовали свои обычаи и правила. В общем… я не знаю, но, как бы там ни было, должен ему помочь. Он по отношению ко мне поступил бы точно так же.

— Посмотрим, что можно будет сделать. Хотя я пока даже не представляю себе каким образом.

— Спасибо, Ферруччо. Ты всегда готов прийти на помощь. Чем же я сумею отплатить?

— Мой ученый собеседник, наверное, забыл о словах Эпикура? «Из всего, что мудрость дает нам, чтобы обеспечить счастливое существование, главное — дружба». Ты удивлен? Тогда давай обижай меня дальше! Ладно, хватит, друг мой. Подумаем прежде всего о книге.

— Ты не перестаешь меня удивлять… Судя по всему, теперь для меня еще важнее, чтобы ее хранил именно ты. Я всего лишь ходячая копия. Убьют меня — погибнет и мой труд.

— Что я должен сделать?

— Спрячь ее, не говори мне, где спрятал. И храни ее постоянно. В этой книге — не только моя жизнь, но и существование всего обновленного мира. В нем не будет места карающему Богу, который держит в страхе виноватых и правых, трясет бородой и размахивает огненным мечом. В моей работе кроются надежды на то, что прекратятся войны во имя Господа. Никто не станет ощущать себя выше других. Будет признана женская природа Создательницы, Любящей Матери, которую отцы нашей Церкви преобразовали в несчастную Марию, породившую Христа, Матерь Божью. Абсурдное смешение понятий, призванное окончательно запутать человека и держать его под каблуком невежества.

— Не знаю, насколько люди смогут все это воспринять, даже если доказательства твоих слов будут начертаны на небе и станут появляться там каждую ночь.

— Я понимаю, на это понадобятся годы, может быть, века. Хочу только, чтобы зерно проросло, зеленый побег появился на свет. Я хорошо знаю, что никогда не увижу дерева. Ни мощного, несокрушимого ствола, ни ветвей, которые станут собирать людей под свою защиту. Достаточно, чтобы суть поняли немногие. Со временем знание пробьет себе дорогу, как вулканическая лава.

— Вот тебе мое слово, Джованни. Я сделаю все, что ты попросишь.

— Дай мне твой кинжал.

Граф делла Мирандола снял плащ, бросил его на колени, распорол клинком дорогую подкладку, достал оттуда рукопись и положил ее на стол. Ферруччо расстегнул жилет и спрятал бумаги на груди.

— Спасибо, — продолжил Пико. — Теперь я знаю, что надо делать. Я напишу обзорное изложение книги, синопсис, и попробую поговорить о ней в Париже. Университетская коллегия — орган независимый. Может быть, мне удастся убедить этих людей выслушать меня. На данный момент это единственная возможность.

— А почему не в Неаполе? Король Ферранте зависит от Папы даже меньше, чем повелитель Франции.

— Друг, непревзойденный мастер клинка, хранитель, ученый, потомок одного из благороднейших рыцарей в истории, а теперь и тонкий политик!.. Может ты и прав, Ферруччо. С этой мыслью надо переспать. Надеюсь, тебе удастся заснуть с тем грузом, что я взвалил тебе на шею.

— Засну, как обычно, только одним глазом. Ладно, иди возвращайся на праздник. Великолепный может заметить твое отсутствие. Я выйду за тобой.

Джованни покинул заведение. Несмотря на полумрак, царивший в остерии, Ферруччо заметил, что его проводило множество глаз. Волосы Пико были коротко острижены, что смотрелось гораздо более по-мужски, чем длинные белокурые локоны, но в красоте графа Мирандолы присутствовало что-то женское. Наверное, ни его осанке, ни безопасности не повредило бы искусство фехтования или азы владения кинжалом. Именно легкий клинок соответствовал бы рангу этого человека. Неплохо было бы посвятить Джованни в хитрости пользования долей секунды, что не раз спасало жизнь самому Ферруччо.