Кейт уже не пыталась понять, почему сам Анрик так заинтересован в этом деле. Ей казалось, они знали друг друга всегда. Он был словно родной брат, который долго где-то пропадал, а потом в трудную минуту пришел на помощь.

В знак дружбы они решили отказаться от принятой в англобальном довольно громоздкой формы вежливости и перешли на «ты». Под конец они поклялись друг другу никому ничего не рассказывать о своих планах и видеться так, чтобы не привлекать к себе внимания. Анрик должен был сообщить Кейт место и время новой встречи, просунув бумажную записку в щель той самой скамьи, на которой они сидели.

Всю ночь Анрик не сомкнул глаз от возбуждения. История, которую он, с тех пор как узнал о ней, запер в воображаемом тайнике, внезапно вырвалась наружу. Мысли его путались, дух захватывало. В голове у него громоздились славные примеры д’Артаньяна, Ланселота и князя Андрея из «Войны и мира».

Заснул он только под утро, а проснувшись, решил сразу же отправиться в ассоциацию «Уолден». Ему хотелось посидеть в тишине среди книг и все как следует обдумать. И конечно, он надеялся, что Тье, как обычно, подбодрит его и подаст хороший совет.

Он был настолько взволнован и погружен в свои мечты, что вошел в «Уолден», не поднимая головы. К своему удивлению, он налетел на неожиданное препятствие. Что-то преградило ему дорогу в коридор. Оказалось, на пороге стояла не Тье, а тот самый мужчина, который открыл Анрику в первый раз. Только теперь он не пытался казаться меньше. Наоборот, он расправил плечи, едва не задевая стены, и широко расставил ноги. Это на него наткнулся Анрик, торопясь поскорее войти.

— Что вам угодно? — не слишком любезно спросил мужчина.

— То есть как?.. Я же... Вы же меня знаете!

Это было явное недоразумение. Наверное, библиотекарь его просто не узнал. Анрик протянул свой постоянный членский билет.

Цербер бросил на него равнодушный взгляд. И хотя билет был действителен в течение трех лет, объявил тоном, не допускающим возражений:

— Он просрочен!

А потом разорвал картонку на мелкие кусочки и захлопнул дверь перед самым носом у Анрика.

В ПЕРВЫЕ ДНИ у Байкала нещадно ломило все тело, ведь ему приходилось целый день шагать без отдыха, сидеть и спать на голой земле, тащить на себе тяжелый, неудобный рюкзак. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Но труднее всего оказалось привыкнуть к резким переменам погоды: днем стояла невыносимая, душная жара, а ближе к вечеру частенько обрушивались настоящие тропические ливни, так что одетые в лохмотья путники вмиг успевали промокнуть до нитки. Темнота здесь подкрадывалась внезапно, ночи были холодные, а порой ледяные, и Фрезер с Байкалом засыпали, стуча зубами, в нескольких сантиметрах от костра.

Но постепенно Байкал стал испытывать настоящее удовольствие от перепадов температуры и физических усилий. Он открывал в самом себе неизведанные области. Жизнь в Глобалии была слишком комфортной и не давала возможности ни закалить тело, ни познать самого себя. Одно время Байкал даже попытался записаться в клуб «Выживание в экстремальных условиях», который устраивал выездные семинары у холодных бассейнов, в искусственных пустынях и тропических лесах. Но там он столкнулся с мазохистскими версиями все того же надоевшего комфорта. Скука, однообразие, бездумная жизнерадостность, свойственные глобалийскому образу жизни, обитали и в этих якобы суровых краях. Подобные клубы создавались вовсе не затем, чтобы дать людям возможность глубже узнать самих себя. Необычная обстановка, которая слегка щекотала нервы, давала даже самым застенчивым прекрасный повод познакомиться с другими и завязать удручающе поверхностные, ни к чему не обязывающие отношения.

Байкал посмеивался про себя, воображая членов этого клуба рядом с храпящим Фрезером, в черной ночи, при бледном свете луны, которую то и дело закрывали жутковатые облака, похожие на гигантских медуз. А Байкала, наоборот, радовало такое соседство, при том что его собственное положение было не только необычайным, но и отчаянным. Юноша признался себе, что для полного счастья ему сейчас не хватало только одной Кейт.

Фрезер был неутомим. Он мог пешком преодолевать огромные расстояния, обходясь без еды и питья. Когда их путь лежал через места, где водилась дичь, Фрезер отлучался, чтобы поставить силки или подстрелить из огнемета какую-нибудь птицу. Байкал настолько доверял ему, что ничуть не боялся одолжить свое оружие.

По сравнению со своим энергичным спутником Байкал, особенно поначалу, чувствовал себя медлительным, неловким, пассивным. Единственное его явное превосходство состояло в знакомстве с картами. Не то чтобы Фрезер не умел ориентироваться. Он легко находил дорогу, но делал это по памяти, не основываясь ни на каком абстрактном знании. Иными словами, он узнавал рельеф, помнил, бывал он раньше в тех или иных местах или нет, но никогда не мог точно сказать, где он находится. Скоро Байкал пришел к выводу, что Фрезер не имеет ни малейшего представления о том, что такое карта. Он был просто не в состоянии сообщить хоть какие-то общие сведения о форме, протяженности или населении антизон.

Все знания Фрезера основывались на воспоминаниях: бывал он там-то или не бывал, встречал такого-то человека или не встречал, слышал такую-то историю, или не слышал. О вещах, с которыми ему не доводилось сталкиваться в жизни, Фрезер не имел ни малейшего понятия, но зато хранил поразительно точные воспоминания обо всем, что когда-либо видел, неважно, вблизи или издалека. Память его была поистине огромна, и уже одним этим он отличался от глобалийцев куда больше, чем можно было предположить, глядя на его лохмотья.

Пока они шагали бок о бок, Байкал старался меньше говорить и больше слушать. Фрезер знал множество разных легенд и историй, которые приходили ему на ум в зависимости от того, что они с Байкалом видели вокруг. Это казалось тем удивительнее, что пейзаж сам по себе оставался бессловесен, ведь рекламы, которая в Глобалии заполоняла собой все пространство, здесь не было вовсе. За все время пути им попалась единственная надпись: на облезлой стене разрушенного дома когда-то давным-давно было написано слово «Пепси-Кола». Не видно было ни одного указателя, ни одной вывески. Но стоило Фрезеру заговорить, и эти пустынные края оживали на глазах.

В его историях речь шла или о нем самом, или о его племени, у истоков которого стоял первопредок. Сам Фрезер его не знал, но легендарная история его жизни, превратившаяся в миф, была на устах у всех потомков.

— Это был индейский вождь, — с гордостью поведал Фрезер, — Он родился неподалеку от лесного города, который звался Манаус.

— В Бразилии? — спросил Байкал, вспомнив рекламные проспекты, которые ему пару раз присылали из какого-то турагентства.

Фрезер сделал вид, что не слышал вопроса. Манаус жил в его памяти, и все. Мысль о том, что этот город может находиться где-то за ее пределами, казалась ему нелепой и даже недостойной.

— А жена у него была черная, как ворон. Дочь африканского короля.