Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дмитрий Бутрин: «Читатель сейчас хочет неправду» | Colta.ru,"Я должен вам сказать две вещи. Вещь номер один: много лет назад мы договорились, что руководство издательского дома «Коммерсантъ» не обсуждает ни с кем публично текущую редакционную политику издательского дома «Коммерсантъ». Точка. Что считать «текущей редакционной политикой», остается на совести обсуждающего. Но поскольку в «Коммерсанте» нет догмы, мы верим друг другу на слово. Поэтому политику я с вами обсуждать не могу и не буду. Второй момент: у меня, в отличие от многих наших коллег, нет опыта журналистской работы в абсолютной свободе. Я работаю 25 лет, и когда мне говорят: «Ну, тогда была свобода…» Ну-ну. Это субъективное ощущение. Или: «А вот Ковальского увольняли, царство ему небесное, а вот то да се…» А я говорю: «Давайте еще Трегубову вспомним, Бориса Абрамовича (Березовского. — Ред.)…» Это когда «золотой век», когда полная свобода? Видимо, до меня (смеется). Я момента, когда кровавого режима не было, а мы вольно скакали, не застал. И когда меня спрашивают: «Ну что, вам тяжело?» — я говорю: «Да, в каких-то аспектах, конечно, жизнь испохабилась совсем, но в основном примерно все то же самое”.",Дмитрий Бутрин: «Читатель сейчас хочет неправду» | Colta.ru,https://www.colta.ru/articles/revision/29728-dmitriy-butrin-chitatel-seychas-hochet-nepravdu,2023-09-04 06:38:07 -0400
Дмитрий Бутрин: «Читатель сейчас хочет неправду» | Colta.ru,"— Но есть очевидная разница между тем, что было лет 15 назад, и тем, к чему мы пришли после 24 февраля. — Количественная — есть. А качественно все так же. А что отличается? Что, с администрацией президента, которую возглавлял… ну кто там, Дмитрий Анатольевич Медведев, нельзя было так поругаться, чтобы сесть в тюрьму? Да можно, можно было! (Смеется.) Конечно, тогда красных флажков было гораздо меньше, сейчас сложно найти, где их нет. Но цвет флажков такой же, устройство такое же: флагшток, тряпочка, острый кончик. — Но если все по-прежнему, то чем тогда вызваны массовое закрытие редакций в марте 2022 года, повальная эвакуация журналистов? — Слушайте, вы высаживаетесь на остров и знаете, что там змея. Если остров — 15 квадратных километров, вам плевать, очевидно, что вы на нее не наступите, хотя некоторая вероятность есть. А если островок — 50 квадратных метров и там 40 змей, вы не будете высаживаться. Змеи те же, разница в их количестве. — Как вы понимаете сейчас, что можно публиковать, а что нельзя? Можно сказать, что вам что-то разрешают, а что-то нет? — Я вообще не думаю, что редакцией можно управлять иначе, чем через подбор людей. Это единственный способ. А «Коммерсантъ» — это чрезвычайно консервативная структура. Если вы посмотрите, кто там чем рулит, вы обнаружите, что 20-летняя карьера — это нормально, бывает и 30-летняя, но 10-летняя — это прямо оно. Текучка у нас, по большей части, есть в тех местах, которые нельзя заподозрить в том, что они принимают серьезное участие в определении общего курса. Структура отделов не менялась много лет. Последняя реформа, которую я помню, была лет 12, что ли, назад, ее затевал еще Игорь Тросников. Она была, с моей точки зрения, довольно нелепой, но утвердилась и работает. При этом административная структура «Коммерсанта» — горизонтальная. Я никогда не видел, чтобы кто-то боялся зайти в кабинет главного начальника, такого не бывает, никто не боится. Ну, может, какой-то новобранец … То есть все строится либо на самоцензуре, то есть на осознании того, что, если мы это сделаем, будет хвороба, либо на цензуре, исходящей изнутри редакции и воспринимаемой, скорее, как мера самосохранения. Нет человека, который говорит: «Я от акционера, и вы поэтому будете делать так». Нет, основная мотивация всегда ровно такая же, как это было с Васильевым 20 лет назад: ребята, если мы это выпустим, нас всех сожрут. И могут, и сожрут в случае чего, и мы это знаем. — В какой форме может быть это сжирание? — Смотрите, есть первый аспект, он очень шкурный и простой. Как я уже описывал, 15-летняя карьера в «Коммерсанте», 15 лет работы на одном месте — это то, чем вы занимаетесь полжизни, а если вам 35, то и всю сознательную жизнь. Правда, сейчас это стало не очень важно, потому что в последние 20 лет мы наблюдаем непрерывный, монотонный, очень медленный процесс деградации социального статуса журналиста — и связанного с ним материального статуса. Журналист 1998 года — это ого-го! А сейчас журналист получает среднюю по Москве зарплату, и по статусу он сравним с каким-нибудь замначальника отдела некрупной компании. Открывать двери ногами он может уже с большим трудом. Ни о каких поездках в Париж на выходные речи давно не идет. 20 лет назад было не так. Процесс деградации журналистики начался не с режима, он не связан с властью, а связан с демократизацией профессии, с развитием соцсетей и много еще с чем. Но некоторая память о социальном статусе есть, некоторые фантомные боли есть, и есть в значительной степени желание: мы все-таки будем здесь работать. Еще 22 ведра говна — и золотой ключик наш, нам все вернут, и мы будем «сосать груди царские», прекрасное выражение, в общем, мы будем счастливы. Нельзя лишаться такой работы.",Дмитрий Бутрин: «Читатель сейчас хочет неправду» | Colta.ru,https://www.colta.ru/articles/revision/29728-dmitriy-butrin-chitatel-seychas-hochet-nepravdu,2023-09-04 06:39:27 -0400
Дмитрий Бутрин: «Читатель сейчас хочет неправду» | Colta.ru,"Мы по-прежнему претендуем на то, чтобы грубыми мазками представлять все, что произошло сегодня. С этим, кстати, сейчас основная проблема: мы не можем полноценно выполнять функцию full coverage, потому что война — это закрытая тема. Не только из-за политической цензуры, которую я обсуждать не буду, но и технологически. Даже если бы не было прямой угрозы принудительного закрытия газеты, мы не могли бы освещать войну стандартно, как положено освещать любую войну, потому что нужен корреспондент и на украинской стороне, и на русской. Как в чеченскую войну: там человек сидит — и здесь сидит. Как в последнюю стадию карабахского конфликта: статья с этой стороны — статья с той. Но у нас нет корреспондентов ни на той, ни на другой стороне и не может быть. Мы как минимум не можем никого послать в Украину. Но войну, по большому счету, никто и не освещает. Ее освещают либо с одной стороны, либо