Утром Аламир не только не покинул, как предполагалось, замок, но еще больше обворожил Аласинтию и Белению, которые уговорили его остаться. Ему доставили с корабля великолепных арабских скакунов. Сопровождавшие его люди оседлали их, и сам он, с грацией, присущей людям его нации, вскочил в седло, восхитив всех своими качествами наездника. Он пробыл с нами три-четыре дня и настолько завладел умом и сердцем Аласинтии и Белении, что получил от них приглашение навещать нас во время своего пребывания на острове. Покидая замок, Аламир сказал мне, что если он докучает мне своим присутствием и будет докучать в будущем, то вся вина за это лежит на мне. И все-таки я заметила, что порой его глаза внимательно рассматривали Заиду. Однако взгляды, которые я улавливала на себе, и сказанные им слова убедили меня, что я ему небезразлична. О, боже мой! Если бы это было так! Он ускакал, и как только скрылся из виду, в мое сердце закралась неведомая ранее грусть. Я ушла к себе в смятенных чувствах. Мне не сиделось на месте, и я пошла к Заиде, видимо, ощущая потребность поговорить об Аламире. Она с подружками плела из цветов гирлянды, и, глядя на нее, можно было подумать, что никакого принца не было и она в глаза его не видела. Она с таким увлечением занималась цветами, что внутренне я даже разозлилась на нее и, почти насильно оторвав от дела, увлекла с собой на прогулку. Я завела речь об Аламире и сказала ей, что он не спускал с нее глаз. Заида ответила, что ничего подобного не заметила, и я поинтересовалась у нее, какое, по ее мнению, впечатление на Аламира произвела я. Она удивилась моему вопросу, сказав, что все это ее мало волнует. Я не понимала, как могло случиться, что если Заиду появление Аламира оставило равнодушной, то почему во мне встреча с ним оставила такой глубокий след. Теперь я уже рассердилась на себя и, как впоследствии оказалось, была права.

Несколькими днями позже Аламир вновь появился в замке. Аласинтия и Заида куда-то ушли и вернуться должны были лишь к вечеру. Аламир предстал передо мной еще более любезным и обаятельным. Моя печальная судьба распорядилась так, что в отсутствие Заиды все его внимание невольно было обращено на меня. Его безупречную обходительность я приняла за ответное чувство и убедила себя в том, что мы нравимся друг другу. Нас с Беленией Аламир покинул задолго до прихода Заиды, и я увидела в этом знак того, что он не ищет с ней встречи. Заида и Аласинтия вернулись довольно поздно, и каково же было мое удивление, когда я узнала от них, что Аламир встретился им недалеко от замка и проводил их до ворот. Поскольку он ушел задолго до их прихода, я с тревогой подумала, что он ждал их возвращения. Мне стало не по себе, но я старалась успокоить себя, объясняя все волей случая, и с нетерпением продолжала ждать новых встреч. Он пришел спустя несколько дней и сообщил Аласинтии, что император Лев готовится к захвату Кипра. Близость войны послужила ему поводом еще для нескольких посещений замка, и всякий раз он держался со мной с прежней галантностью и обходительностью. Мне приходилось напрягать всю волю, чтобы не высказать ему мои сомнения. Возможно, я так бы и сделала, если бы его пристальные взгляды, которые он порой устремлял на Заиду, не удерживали меня от опрометчивого поступка. Предназначенные ей знаки внимания я относила на счет его природной вежливости, а его умение владеть своими чувствами мешало мне разглядеть то, что я была обязана разглядеть.

До нас дошли слухи, что императорская армада приближается к острову, и Аламир уговорил Аласинтию и Белению покинуть наши места. Христианская религия служила нам залогом безопасности, но союз наших отцов с арабами и бесчинства, которые всегда несет с собой война, побудили нас последовать совету Аламира и перебраться в Фамагусту[75]. Я с трудом скрывала свою радость в надежде, что Аламир будет рядом со мной, поблизости, а Заида с матерью разместятся где-нибудь в другом месте. Я мучилась сознанием ее красоты и по-женски опасалась ее присутствия. Мне казалось, что без нее мне легче будет распознать его чувства и, убедившись в их искренности, не сдерживать своих. На самом же деле я давно потеряла над собою власть. И все-таки я уверена, что, если бы тогда я знала его истинное ко мне отношение, как знаю теперь, я сумела бы обуздать себя.

В день нашего прибытия в Фамагусту Аламир выехал нам навстречу. Заида в этот день выглядела необыкновенно красивой и предстала перед глазами Аламира тем, чем он представлялся мне, – человеком, которого нельзя не полюбить. От меня не укрылось то внимание, которым он сразу же окружил мою подругу. Когда мы подъехали к городу, наши матери расстались, и Аламир последовал за Заидой, даже не позаботившись подыскать повод, чтобы объяснить, почему он едет с ней и оставляет меня. Никогда еще мое сердце не испытывало такой боли, и я поняла, насколько сильна моя любовь. Эта мысль сделала мою боль еще нестерпимей. Я увидела, какое несчастье я навлекла на себя по своей собственной вине. Но, как все влюбленные, я на что-то еще надеялась и даже стала убеждать себя, что поступок принца объясняется какими-то неизвестными мне причинами. И действительно, вскоре эта слабая надежда засверкала ярче – Аламир дал понять нам, Заиде и мне, что любит нас обеих, и в дальнейшем все будет зависеть от нас самих. Но красота Заиды была неотразима и сделала свое дело. Он даже забыл, что и мне обещал свою привязанность. Я его почти не видела. Если он и навещал меня, то только в поисках Заиды. Страсть захватила его полностью. Он относился к ней так, как могла бы к нему относиться я, если бы судьба была на моей стороне и меня не сдерживали правила приличия.

Вряд ли мне стоит рассказывать вам, что я пережила и какие мысли обуревали меня. Я страдала, когда видела его, ослепленного страстью, рядом с Заидой, но в то же время не могла жить без него. Я предпочитала видеть их вместе, чем не видеть его вообще. Его ухаживания за ней не только не охлаждали мою страсть, но еще больше распаляли ее. Все его слова, все его жесты, предназначенные Заиде, восторгали меня до такой степени, что, если бы кто-то другой полюбил меня, я бы посоветовала ему взять поведение Аламира в качестве примера для подражания. Любовь настолько коварна, что разжигает ваши чувства, даже если предназначена не вам. Заида рассказывала мне о сердечных излияниях Аламира и о своем полном к нему равнодушии. Когда она мне об этом говорила, я готова была признаться ей в своей любви к принцу и этим признанием побудить ее оттолкнуть его от себя раз и навсегда. Но я боялась, что, если Заида узнает о моих чувствах к Аламиру, ее отношение к нему может измениться в лучшую сторону. Во всяком случае, я твердо для себя решила не мешать его любви к Заиде. Зная по своему горькому опыту, что значит любить безответной любовью, я не могла пожелать того же самому дорогому для меня человеку. Возможно, все дальнейшие испытания мне помогла перенести Заида своим безразличным отношением к Аламиру.

Император послал на Кипр такую огромную армию, что мало кто сомневался в его победе. С приближением императорских войск дали наконец-то о себе знать и Зулема с Осмином. Халиф, побаивавшийся своих грозных союзников, стал подумывать, как бы ему от них избавиться. Но они опередили его и сами попросили поставить их во главе армии, готовящейся выступить на помощь защитникам Кипра. К великой радости Аласинтии и Белении, они появились на острове, когда их никто уже не ждал. Занятая собственными переживаниями, я не только не испытала особой радости по случаю приезда моего отца, но на меня свалилась новая беда с приездом отца Заиды. Меня сразу же охватило предчувствие, что Зулема поддержит Аламира в его домогательствах руки Заиды, и предчувствие меня не обмануло. Пребывание Зулемы в Африке накрепко связало его с прежней религией, и он прибыл на Кипр с твердым намерением обратить Заиду в свою веру, увезти ее в Тунис и выдать замуж за принца Фесского, выходца из знатного дома Идрисов. Но, познакомившись с принцем Тарским, он счел его вполне достойным руки своей дочери. Я не делала ничего, чтобы помешать Заиде полюбить Аламира, но то, что могло произойти с приездом Зулемы, испугало меня.