Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Павел Петрович, отстраненный от управления государством, лишенный других государственных забот, был просто поглощен ожиданием первенца. Мария Федоровна тоже мечтала об этом, у нее было восемь братьев и три сестры, мать ее полностью отдавалась семье, воспитывала и в детях своих такие же нравственные качества преданности семейным традициям.
Мария Федоровна лишь полчаса страдала родовыми муками, 12 декабря 1777 года в 11 часов дня родила мальчика, будущего императора Александра I.
Екатерина II, взяв на руки новорожденного, торжественно провозгласила:
– Нарекаю наследника русского престола Александром Павловичем, в честь нашего великого предшественника Александра Невского, который своими воинскими победами и мудрой дипломатией укрепил основы Российского государства. Я забираю его к себе, вы, дети мои, люди молодые, неопытные, а наследник российского престола должен получить основательное воспитание и образование, вы будете его навещать, а руководить процессом воспитания и образования будут мои люди. Восприемниками Александра согласились быть римский император Иосиф II и прусский король Фридрих II.
По случаю нашего праздника, Мария и Павел, назначаю вашему отцу и тестю, герцогу Вюртембергскому, пожизненную пенсию.
Празднества по этому великому случаю продолжались, казалось, бесконечно.
А в глазах родителей постоянно видели слезы. Но ничего удивительного в жестоком поступке императрицы не было – она лишь поступила так же, как в свое время Елизавета Петровна поступила с ней, отобрав у нее на воспитание появившегося на свет Павла Петровича.
2. Извивы политики. Противоречия в императорском дворце
Вернувшись из Берлина после триумфального сватовства цесаревича и вновь увиденного победоносного Кагульского сражения, разыгранного Фридрихом II и его генералами, фельдмаршал Румянцев отправился в свои могилевские, полученные после первого польского раздела, деревни. Поселился в одном из сел, Парафеевке, и подробнейшим образом стал вникать в создавшееся вокруг Крыма положение. Могилев – один из древнейших древнерусских городов, известен с ХIII века, с 1569 года принадлежал Польше, с 1772 года вновь стал частью Российской империи. Сюда, в Парафеевку, мчались курьеры, фельдъегери, из столицы и из расположения русских войск, чаще всего из Крыма.
Турция потерпела поражение, думал Румянцев, вынуждена была заключить Кючук-Кайнарджийский мир, потеряла власть над Крымом, получившим независимость. Турецкие дипломаты заверили русских дипломатов, что турки будут вмешиваться в крымские дела только по вопросам веры – вера у них одна. И высшие религиозные руководители останутся наставниками крымских татар, хотя турки все свои войска выведут из Крыма. Но на деле все оказалось не так уж просто. Турецкие отряды по-прежнему оставались в Крыму. Турки низложили хана Сагиб-Гирея и возвели в эту должность Девлет-Гирея. Тут ничего не поделаешь, тем более новый хан оказался более внимательным и распорядился провиант, предназначенный для русских отрядов, перевезти в должном порядке. Действительный статский советник Петерсен строго наблюдает за тем, чтобы турки соблюдали условия договора о Крыме, о каждом случае неповиновения докладывает фельдмаршалу. Но генерал-аншеф князь Репнин сообщил, что нашелся хитрый турецкий начальник, который, действительно покинув Кафу, тут же переехал в Тамань, уверяя, что это турецкая земля. А в договоре говорилось прямо и бесхитростно: «Порта взаимно обязывается равномерно отрещися от единого права, какое бы оное быть не могло, на крепости, города, жилища и на все протчее, в Крыму, на Кубани и на острове Тамане лежащее; в них гарнизонов и военных людей своих никаких не иметь, уступя оные области таким образом, как российский двор уступает татарам в полное самодержавное и независимое их владение и правление… оставить всех татар в той же полной вольности и независимости, в каковых Российская империя их оставляет». Однако хитрые турки надеются обмануть нас. Но из этого ничего не получится. Да и поляков надо держать в узде, дошло до того, что на границе офицеров бесчестят, отказываются давать подводы и дрова своим стояльцам.
Румянцев писал письма и рассылал ордера генерал-поручику Прозоровскому, контр-адмиралу Ф. Клокачеву, вице-президенту Адмиралтейской коллегии И. Чернышеву, Г. Потемкину, доклады и донесения Екатерине II. И всюду Румянцев выражал беспокойство по поводу самостоятельности и независимости Крыма, суливших Российской империи немало опасностей.
Большую тревогу вызывал у Румянцева надменный крымский хан Шагин-Гирей, его презрительное отношение к своим подчиненным, его попытки создать регулярное войско, неожиданное убийство молдавского господаря Александра Гика турками за то, что он не передал часть Буковины Австрии за ее поддержку во время недавней войны с Россией. Генералы Текеллия, Ржевский, Широков, князь Прозоровский постоянно докладывали о том, что соблюдают все предосторожности в отношениях с турками, главное внимание обращают на сбережение Кинбурнского поста, сбережение заложенных магазинов… Тревога фельдмаршала все время нарастала. Суворов, недовольный тем, что ему приходится подчиняться Прозоровскому, ушел в отпуск без разрешения фельдмаршала, навестил жену, заболел, а потом до Петра Румянцева дошло известие, что Суворов тяготится своим второстепенным положением и просит у Потемкина корпус. Румянцев хорошо знал Суворова, знал его воинский талант и предприимчивость и при первом же случае, 29 ноября 1777 года, назначил Суворова командиром Кубанского корпуса. В это же время Румянцев, недовольный ситуацией в Крыму, набросал для Екатерины II предложения по закреплению за собой Крыма и о формировании армии для военных действий против турецких крепостей. В Крыму беспокойно, и нужно постоянно, соблюдая мирный трактат с турками, думать о войне. Он настаивал: «И по известному мне вашего императорского величества милосердию, человеколюбию и состраданию ко всему тому, что только страдать может, и по доброхотству моему к отечеству, всеусердно желаю, чтоб ваше императорское величество вам токмо одним употребительным средством предупредили предстоящую и со многими пагубными последствиями сопряженную войну. Но, с другой стороны видя,