Со своей стороны Мишра был открыт и приветлив по отношению к тем людям, которые еще недавно били его палками как раба. Он хорошо изучил законы и легенды пустыни и не лез за словом в карман — у него всегда находилась нужная пословица, а заодно и кувшин набиза. Но он ясно давал понять, что его советы преследуют одну цель — благо кадира сувварди; если же возникала необходимость спорить с кадиром или убеждать его, то Мишра делал это с большой неохотой.

Поначалу спорить с кадиром не приходилось. Конечно, когда по пустыне разнеслась весть, что старый кадир мертв, некоторые племена, в частности таладины, долго решали, стоит ли им поддерживать сувварди и дальше. Но недовольство быстро заглушили грохотом механического дракона. Молодой кадир сразу решил лично нанести визиты своим сторонникам, как сильным, так и слабым, и мощь огромного металлического зверя неизменно производила на принимающую сторону должное впечатление. Стали даже поговаривать, что появление зверя воля самих Древних, знак того, что они благоволят фалладжи в их стремлении освободить пустыню от захватчиков, аргивян и иотийцев. И это несмотря на то, что все знали: выбравшись из-под земли, механический дракон первым делом убил старого кадира, а с ним и порядочное число фалладжи.

Таким образом, племена считали сына покойного вождя повелителем мак фава, не обращая внимания на то, что на самом деле зверя подчинил его колдун, аргивский раки. Тут логика фалладжи была очень проста — чужестранный колдун может управлять зверем, но им-то самим управляет кадир.

Сувварди очень быстро уяснили, что механический дракон слушается одного лишь Мишру. Когда он передавал свой силовой камень кому-либо другому (всегда с массой оговорок и только по прямому приказу повелителя), механический дракон вставал на дыбы и грозил в ту же секунду уничтожить всех, кто находится рядом. После нескольких таких экспериментов силовой камень окончательно объявили собственностью Мишры, а тем, кто знал о его существовании, доступно объяснили, что посягать на него не стоит. Мишра мог погрузить зверя в сон, пока сам отдыхал, и тот реагировал на малейшие движения хозяина. От Хаджара не укрылось, что вскоре раки перестал говорить со своим механическим слугой вслух, тот повиновался его жесту или кивку головы.

Завоевание сувварди внутренних областей пустыни происходило не без происшествий. Группа горячих голов из племени таладинов попыталась устроить засаду на свиту кадира. Большая часть каравана сразу же отступила, и Мишра спустил на молодых всадников механического дракона. Нападавшие потеряли убитыми пятнадцать человек, в частности сына вождя таладинов. Из сувварди не погиб никто. Вскоре таладины принесли кадиру клятвы верности.

Укрепив позиции на востоке пустыни, кадир обратил свои взоры на запад. Томакул с куполами-луковицами был центром народа фалладжи, самым большим и самым старым городом. Там находилась власть. Мишра сказал, что его больше тревожат аргивские отряды на восточных границах и возросшая активность иотийцев на юге. Хаджар знал, что на самом деле аргивянин хотел выиграть время для изучения своего удивительного существа, но кадира переубедить не удалось. Экспедиционный корпус направился на запад, к столице. «Нельзя терять ни минуты, — сказал кадир. — Кто знает, какие планы зреют в прохладных коридорах дворцов Томакула».

В прохладных коридорах никаких планов не зрело, Томакул давно прогнил, словно старое яблоко, и нужно было лишь ткнуть пальцем, чтобы он рассыпался в пыль. Жители города во многом были скорее иотийцы, нежели фалладжи. Их заботили лишь богатство, деньги и караваны. Кадир пообещал не вмешиваться в их повседневные дела, и они с радостью распахнули перед ним городские ворота. Кадир принял томакулскую дань и решил не входить в город, а стал лагерем под его стенами, в тени своего железного чудовища, чтобы горожане сами приходили к нему на поклон.

Хаджар и Мишра, напротив, отправились посмотреть на Томакул. Они нашли его восхитительным и развратным, дивным и тяжело больным одновременно. Здесь пересекались торговые пути из Саринта в Кроог и пути от восточных побережий к далекому западному городу Терисия. Для Хаджара город был лишь легендой, там жили ученые, они, как и аргивяне, покупали у жителей пустыни машины и старинные сказания.

В Томакуле можно было встретить кого угодно — и гномов из Сардии, и святых отцов из далекой северной страны, которая называлась Джикс, и моряков-минотавров с каких-то совсем далеких островов, и воинов из Зегона в подбитых шкурами зебры плащах, и облаченных в меха торговцев из народа юмок, живших под сенью своего знаменитого ледника. В городе были и иотийские купцы, которые чувствовали себя не лучшим образом среди ликующих фалладжи. Наконец, по узким улочкам ходили и те, о ком нечего было сказать.

Осмотрев пустынное чудо, Хаджар и Мишра вернулись к кадиру. На совете Мишра не уставал убеждать своего вождя двинуться на запад, к легендарному городу ученых, но кадир, напротив, решил отправиться на юг, в Зегон. Тамошний народ» говорил кадир, одной крови с фалладжи, и их земля должна войти в его обширную империю. Мишра пытался спорить, но в конце концов кадир дал понять, что вопрос закрыт.

«И вот теперь, — думал Хаджар, — мы бездействуем, сидим под стенами столицы Зегона с пятью сотнями людей и механическим драконом. Который, о ужас, ведет себя неподобающим образом».

Все оказалось проще простого. Едва экспедиционный корпус подошел к столице на расстояние полумили, мак фава остановился и наотрез отказался идти дальше. Он беспрекословно подчинялся приказу «назад», «на восток» и «на запад», но к Зегону не желал приближаться ни в какую. Сколько Мишра ни кричал, ни махал руками, ни подавал мысленных команд, ни бил железного зверя ногами, тот не желал повиноваться.

Кадир так привык к тому, что его желания исполняются немедленно, что едва не лопнул от обуявшего его приступа ярости. Он хотел, чтобы зверь стоял перед главными воротами Зегона и принимал сдавшихся жителей, вышедших к кадиру признать свое поражение. Вместо этого суввардийские войска вынуждены были стоять у белокаменных стен города, не наступая, Хаджар видел, как на зубцах внешней стены выстроилась городская стража с копьями в руках. Кадиру это казалось насмешкой, издевательством над его армией. Некоторые из копий были увенчаны черепами. Хаджар решил, что это тоже какая-то зегонская насмешка, ему незнакомая.

Единственное, что могли сделать войска кадира, — попытаться контролировать ситуацию. Дракон начал патрулирование, обходя город по окружности радиусом ровно в полмили, — казалось, на этом расстоянии в воздухе воздвигли невидимую стену, сквозь которую он не мог пройти. Правителям Зегона было отправлено послание, в котором подчеркивалась мощь механического дракона и содержалось требование немедленной и безоговорочной капитуляции.

Зегонцы прислали краткий ответ, в котором говорилось, что они обсудят предложение кадира, а пока ему предлагают подождать.

Это был вызов, и расположение духа вождя отнюдь не улучшилось. Вечером он собрал в своем шатре военачальников и раки и принялся поносить их на чем свет стоит.

— Почему ты не можешь подвинуть его поближе? — бушевал он.