– А что же здесь было?

– Стена! Край мира! Стена в небо!

– Странно, – сказала Матильда.

– Да, странно-странно, – сказала Итфат. – Похоже, они здесь видели стену во все стороны и во все небо.

– Она и сейчас во всю ширь, но сейчас прозрачная, – Матильда приблизилась к зеркалу и потрогала незримую поверхность.

– Нет, стены нету! – убежденно говорили гламроки. – Мы пойдем туда!

– Стойте, погодите, – крикнула им Матильда. – Поглядитесь в зеркало! Вы себя видите?

– Тили, смотри, они не отражаются! – воскликнула Итфат.

Действительно, отражения дивы и жрицы хоть и виднелись как в тумане, но все же виднелись, в то время как у гламроков отражений совсем не было.

– Может, здешние персонажи и не должны отражаться? – предположила Матильда.

– Может и так, – сказала Итфат. – Если они чистые прототипы, у них нет реализаций с той стороны, в реальности.

Гламроки уже были все в нетерпении поскорее двинуться к морю. От прежнего «абу» по поводу «края мира» и следа не осталось.

– Мы хотим туда! – сказали они. – Мы пойдем туда!

– Все хотят к морю, – сказала Матильда. – Но вы не пройдете, глупые!

– Да пусть попробуют, – предложила Итфат.

Но дикари уже и не слушали своих ман. Влекомые дивным пейзажем, они всей гурьбой устремились в его сторону, будто стены не существовало. Дива и жрица, открыв рты, приготовились к тому что вот, сейчас олухи натолкнутся на стену и расшибут себе лбы. Однако произошло нечто непредвиденное.

Гламроки один за другим утопали в стене, исчезая бесследно и с той стороны не показываясь. Но тут же, через мгновенье, они вдруг начали выходить обратно передом, словно отражения из зеркала. Вот только облик выходивших был уже совсем другой. То были мужчины и женщины, облаченные в костюмы эпохи Возрождения. Женщины в роскошных платьях с широкими юбками, мужчины в трико и шелковых камзолах. На головах парики, у женщин высокие и светлые, у мужчин темные, завитые в кудри. Лица были скрыты позолоченными масками с эмалевой росписью. Все так, как в том театральном представлении, которое подруги уже видали в зеркале реальности. Только теперь представление переместилось по эту сторону, и дива со жрицей оказались в центре действа.

Сейчас же откуда-то зазвучала клавесинная музыка, дневной свет сменился приглушенным освещением, а каменистая земля превратилась в деревянную сцену. Пары выстроились в шеренги друг против друга и принялись танцевать менуэт. Мужчины отвешивали грациозные поклоны, женщины приседали в изящных реверансах, с распущенными веерами в руках. Пары то расходились, то сходились вместе и, сложившись ладонями, неторопливо кружились. Все было как в театре Матильды, с тем лишь отличием, что наряды были классические и пристойные, а режиссер со съемочной командой и дивой-дублершей отсутствовали. Между тем картина в зеркале оставалась неизменной: море все так же гнало флегматичные волны.

Дива и жрица наблюдали за происходящим молча, в изумлении переглядываясь. Наконец, Итфат шепотом спросила:

– Тили, это опять твои фокусы? Твое сновидение?

– Фати, я тут вообще ни при чем, – прошептала в ответ Матильда. – Оно само собою творится.

– Тогда я ничего не понимаю.

– Я тоже.

В какой-то момент темп музыки начал ускоряться, а танцующие стали выстраиваться в хоровод, двигаясь быстрее и быстрее. Их фигуры постепенно растаяли-растворились в воздухе, словно размешанные в гигантской чашке, и все завертелось-закрутилось в вихре с нарастающим гулом… И внезапно остановилось-стихло, обратившись в клубы зеленоватого тумана. Дива и жрица внутри всех этих метаморфоз оставались неподвижными и нетронутыми наблюдателями.

Вскоре туман рассеивается, обнажая новую картину и новое действо. В пещере, едва освещенной пламенем костра, сидят полудикие люди в шкурах, что-то едят. Поели, занялись нехитрыми делами, кто-то шитьем из шкур, кто-то изготовлением орудий. Один рисует на стене животных с рогами. Изображения вдруг оживают, начинают шевелиться, бегут. Свод и стены пещеры разворачиваются в открытый ландшафт.

Кругом от края и до края степь, пасется дикое стадо, в траве неподалеку затаились люди с копьями. Внезапно охотники вскакивают, бросают копья, стадо срывается в галоп, несколько раненых животных отстают, падают, их добивают, снимают шкуры, разделывают, несут. Приносят в пещеру, жарят на костре мясо, едят, занимаются своим хозяйством, художник на стене рисует сцену охоты. Изображение снова оживает, а пещера снова разворачивается в степь.

Теперь пасется домашнее стадо овец, пастухи в грубых шерстяных одеждах ходят вокруг, подгоняют стадо. Тут же стоят примитивные жилища, сложенные из шестов и шкур, внутри сидят женщины с детьми, что-то мастерят, готовят. Шаман отплясывает вокруг костра, бьет в бубен. Старик на отрезке кожи углем рисует какие-то знаки. Знаки оживают, двигаются, кусок кожи разворачивается в широкое поле.

На поле работают люди в льняных одеждах, жнут серпами пшеницу и собирают в снопы. Урожай складывают в повозки, запряженные волами, везут на водяную мельницу, пекут хлеб. Пространство перемещается, меняется, появляется античный храм с колоннами, мраморные статуи, рабы несут амфоры, грузят на корабли, стоящие в гавани. Философ чертит на песке геометрические фигуры. Фигуры поднимаются, расширяются, вырастают в средневековый город.

Узкие улочки, каменные стены, черепичные крыши. Гончар сидит за гончарным кругом, лепит глиняный сосуд. Кузнец работает с молотом и наковальней. На рыночной площади идет торговля. Группа рыцарей, залатанных в доспехи, на лошадях, с копьями и флагами, направляется в замок. Ворота поднимаются, внутри двор, дамы в богатых платьях садятся в карету. В келье замка алхимик с пробирками и колбами, что-то записывает в книгу. Страницы книги шелестят, вздымаются, открывают новую картину реальности.

Рабочий стоит за ткацким станком. В большом цеху много станков, все шумят. Над зданиями мануфактур возвышаются трубы, из них валит дым. Паровоз мчится по рельсам, за ним вагоны, состав прибывает на вокзал, из вагонов выходят леди и джентльмены. Грузчики в порту, поднимаясь по трапу, несут мешки и ящики. В доках строятся корабли. Пароход дымит, выходит из гавани. Ученый стоит возле доски, пишет мелом. Доска испещрена заумными формулами. Записи становятся все сложнее, изгибаются, вылетают, пространство закручивается, переходит в звездный космос, а потом обратно на Землю.

Мегаполис горит огнями высоток, дороги запружены непрерывным потоком автомобилей, прохожие идут по улицам, уткнувшись в светящиеся экранчики. В квартирах и офисах люди тоже сидят перед экранами. В цехах заводов идет конвейерная сборка, рабочие в белых халатах у пультов управления, повсюду мигают лампочки и двигаются механизмы. Ученый, сидя за монитором компьютера, манипулирует сложными схемами и объемными проекциями. Проекции выходят наружу и охватывают все пространство.

Мегаполис превращается в скопление громадных черных кубов и цилиндров, соединенных тоннельными переходами. Внутри цилиндров концентрическими кругами подвешены капсулы с человеческими эмбрионами. Кубы заполнены одинаковыми ячейками-сотами, в которых сидят взрослые особи, по-прежнему не отрываясь от экранов, все в однотонных комбинезонах цвета металлик. Лампочек, машин и механизмов больше нет, кругом только светящиеся панели и мониторы. Лишь изредка кто-то встает, касается панели, оттуда выдвигается плоский сегмент с чашкой, человек быстро выпивает ее содержимое и снова садится за экран. Повсюду царит тишина, слышен только тихий электрический зуммер.