Нам повезло. На главной улице городка еще не закрылся караоке-бар. Вот уж никогда бы не подумал, что в таком маленьком, бедном захолустном местечке можно найти подобное заведение, открытое в три часа ночи. Бар назывался «Шанхай-блюз». Это было потрясающе. Жаль, ты не видела, как поет наша будущая звезда кино. Ее милая мордашка сияла молодостью, кокетством и удовольствием от музыки. В салоне было жарко и так темно, что не видно других посетителей. Она скинула куртку и пошла к эстраде как настоящая дива. Довольно смело для деревенской девочки. Футболка болталась на ее худеньких плечиках, и во всей щуплой фигурке с неразвитой грудью, гибкими руками была какая-то полудетская прелесть, которую даже такой слепой крот, как я, не мог не оценить. Чем дольше я на нее смотрел, тем сильнее она напоминала мне тебя. Не то чтобы она была так на тебя похожа, но что-то общее угадывается в форме головы и в лице, особенно в профиль, те же лукавые глаза, высокий лоб, та же манера потирать пальцами у корней волос, подстриженных так же коротко, как у тебя. И в голосе есть что-то твое: он у нее довольно низкий, с хрипотцой. У вас обеих здорово получается петь вместо черной исполнительницы блюзов. Она знает много популярных песен – верно, выучила, пока работала у хозяев, которые держали студию записей для караоке. Некоторые из тех, которые она выбирала, были просто ужасны, но одна очень недурна: «Я хожу этой тропинкой только раз в тысячу лет». Слова, мелодия, голос – все задевало за душу. Я даже сам не удержался и, хоть слуха у меня ни на грош, взял микрофон и запел вместе с ней, перевирая все на свете. Я похвалил ее. Она ужасно обрадовалась. Хотя и так знала, что у нее хороший голос и она хорошо поет. Под впечатлением этой песенки я сказал, что если она будет выступать на сцене, то имя Тропинка подойдет ей лучше, чем Сестричка, оно гораздо лучше звучит. Она повторила несколько раз: Тропинка, Тропинка… – и сказала совершенно серьезно:

– Хорошо. С сегодняшнего дня так меня и называй.

Я человек суеверный, и как вспомню, что случилось на другой день, то думаю, уж не вещей ли была, эта песня. Про путь, которым можно пойти раз в жизни, не больше…

Хозяину бара, симпатичному парню лет тридцати, кажется, тоже понравилось, как поет Тропинка. Когда все остальные посетители разошлись, он спросил, любит ли она танцевать. Она сказала, что умеет танцевать хип-хоп – научилась, когда работала в одном доме, балкон которого выходил во двор какого-то училища. Она каждый день смотрела, как ученики на перемене танцевали хип-хоп, и запомнила фигуры. Хозяин бара предложил, что устроит ей аккомпанемент как диджей. Сначала он поставил запись Цуй Цзяня, китайского рок-певца восьмидесятых годов: «Я не имею в этом мире ничего». Под волшебными пальцами новоявленного диджея надсадные сиплые вопли Цуй Цзяня стали более сдержанными и ритмичными. По правде говоря, лучшего диджея, чем этот любитель, я в жизни своей не встречал. Он не нажимал кнопки беспрерывно: сначала давал волю Цуй Цзяню, а уж потом вступал сам и играл на кнопках, почти как джазовый ударник на своих инструментах. Тропинка с улыбкой на губах, подхваченная музыкой, прошлась через весь зал мелким шагом с энергичными поворотами. Потом начался сам танец: волнообразная дрожь передавалась от плеч рукам, ногам, и вдруг все тело разламывалось, и каждая его часть принималась конвульсивно, словно в трансе, двигаться отдельно от других. Диджей поставил другой диск, на этот раз китайского рэпера. Ты, конечно, знаешь стихи из знаменитого романа «Сон в Красном тереме»:[24]«Деньги – идол людской». В рэп-переложении они звучат превосходно. Тропинка сделала задний кульбит. На лету ее футболка задралась и стал виден тощий – ребра торчат! – живот. С этого места ритм и фигуры изменились. Упираясь ладонями в пол, она стала вертеться вниз головой вокруг своей оси. Поднятые ноги сгибались и разгибались, скорость вращения все нарастала, и вдруг – раз! – точкой опоры стала голова, а тело, тоненькое, но такое сильное, выпрямилось в воздухе, как струна. Я зааплодировал. И, не дожидаясь, что она будет делать дальше, присоединился к молодежи.

«Сейчас дедушка покажет вам революционный танец!» – сказал я им. И сплясал старую штуку, помнишь, мы учили в школе такую танцевальную сценку: слуга злого помещика отнимает последние деньги у бедных крестьян-арендаторов. (Поскольку я всегда был самым уродливым мальчишкой в классе, эта роль досталась мне. И сделалась моим ярлыком, моим образом в глазах других, так что я стал изгоем и чуть не дошел до гомосексуализма.) Ощеренный рот без переднего зуба, пояс вместо кнута – и готово дело. Я был на высоте: крабья пробежка боком, пируэты, подскоки, щелканье кнутом, – только в самом конце неудачно прыгнул, поскользнулся и врезался носом в пол. Угадай, какую музыку подобрал мне этот диджей? Революционный балет «Седая девушка». Клянусь! В «Шанхай-блюзе» в Мэйгу есть любые пластинки: от Битлз, U2, Майкла Джексона и Мадонны до «Солнца наших сердец», «Красного Востока» и речей председателя Мао в исполнении гонконгских звезд под электронную музыку.

Мне посчастливилось дозвониться до зятя мэра с первого раза, сразу после завтрака. Этот король смертников, отбывающий свое тяжкое наказание, ехал в такси. Мне показалось, что, услышав мой голос, он удивился, но виду не подал и внимательно выслушал мой рассказ. Под конец я спросил, как он думает: может ли свидание с другой девственницей, Тропинкой, исправить положение или, по крайне мере, помочь вызволить Бальзамировщицу?

Трубка довольно долго молчала. Я думал, он размышляет. И наконец он заговорил:

– Как у тебя-то дела с женским полом?

Я растерялся, но скромно ответил:

– Ничего. Есть даже некоторый прогресс по этой части.

Он рассмеялся. Негромко, но я все же услышал.

– Браво! Как говорит старый Сун, мудрейший из зэков, жизнь сводится к трем вещам: пожрать, посрать и потрахаться. Если ты все это можешь, значит, все в порядке.

– Оригинальная мысль.

– Давай тащи сюда поскорей свою девочку. Как ее зовут? Тропинка? Чудесно! Звони мне, как только приедете. А я пока договорюсь с судьей.

Под конец он прибавил почему-то на мандаринском наречии (может, подражая кому-то из сокамерников):

– Все у тебя, Мо, не как у людей!

И отключился.

Я был рад без памяти. Глупо, но мне хотелось заорать. Хоть родители в это время уже должны были обходить своих пациентов в больнице, я позвонил и им – больше-то было некому. Разумеется, никто не подошел. На этом я успокоился и стал обдумывать обратный путь. Тут-то нам и подвернулась «Синяя стрела».

Микрофургон этой китайской марки стоял у въезда в город. Он был весь в грязи, краска во многих местах облупилась – не синяя стрела, а скорей уж желтая. Кузов с открытым верхом позади кабины водителя весь избит и искорежен, задняя дверца привязана веревкой. Водителя мы с Тропинкой встретили в столовой, куда пришли позавтракать. Это был человек неопределенного возраста – можно дать и тридцать, и пятьдесят, – обросший бородой или, вернее, давно не бритый, сутулый, с нездорово-желтым лицом, то и дело заходившийся густым кашлем. Откашляется, прочистит горло, харкнет тебе под ноги и разотрет ногой – все по ходу разговора. Этакая карикатура на шоферюгу в худшем виде.