Еще больше времени, чтобы как-то адаптироваться, понадобилось Валерке и Зденеку, ведь это было их первое подобное путешествие. Но постепенно уверенность Вадима перешла и к ним. Зденек достал фотоаппарат, и японское чудо техники начало фиксировать северную экзотику. Река заметно сжалась, вода позеленела от глубины и с разворота нырнула в глубокое ущелье, вызывавшее восторг своей мрачной красотой. Каменные останцы-великаны, казалось, склонились с двух сторон над крошечной лодкой, пытаясь разглядеть сидевших в ней букашек. Вадим быстро передал Валерке весла, достал свой «Зенит» и принялся щелкать им, задирая объектив почти в небо. Валерка закинул карабин за спину, чтобы не мешал, и, оправдывая доверие главного кормчего, налегал на весла, удерживаясь на фарватере.

– Бараны! – вдруг закричал Вадим и выхватил у Валерки весла. Фотоаппарат его, раскачиваясь на ремешке, болтался на шее. – Стреляй!

Валерка вскинул глаза наверх и увидел, как по скале справа, непонятным образом удерживаясь на ее почти отвесной поверхности, скачут наискосок несколько желтых комочков. До них было метров сто пятьдесят. Не так уж далеко, но лодка тряслась и прыгала на бурунах, как машина на плохой проселочной дороге. Так же запрыгали и прицел с мушкой, а бараны к тому же начали буквально перелетать с уступа на уступ, пытаясь уйти вверх, за вершины останцев. Он раз за разом нажимал спуск, пока не опустошил всю обойму, но пули только высекали каменные искры то ниже, то выше, то сзади баранов. Попасть в них оказалось намного трудней, чем сбить на лету гуся пулей. Река явно поиздевалась над ним. Еще мгновение – и счастливое баранье семейство осталось за спиной. Диметил картинно развел руки, мол, не судьба…

Валерка вставил новую обойму в карабин и еще часа два не выпускал его из рук, внимательно вглядываясь в скалы то справа, то слева. Но баранов больше не было. А вскоре и отвесные стены ущелья стали постепенно сходить на нет, и река, чуть успокоившись, понесла сплавщиков между двух склонов, которые можно было назвать уже обычными береговыми ярами. У их оснований заблестели мокрой галькой небольшие мыски, словно приглашая пристать. Действительно, теперь это можно было сделать безопасно, не рискуя пропороть борт или днище. А время шло к обеду, и Вадим направил лодку к одному из таких гостеприимных мысков, за которым синела небольшая спокойная заводь. Чуть повыше белела скелетами бывших деревьев и куча плавника для костра. Хорошее местечко для отдыха. Расправляя затекшие от долгого сидения ноги, они завели свою «резинку» в маленький тихий залив и вытянули ее нос подальше на гальку.

Поднявшись по распадку за вершины останцев, медведица долго огибала их по северным пологим склонам. Она то переходила на бег, то еле двигалась, утопая в глубоком зеленом мху, а когда наконец снова спустилась к воде по пологому берегу, то поняла, что двуногие давным-давно уплыли по реке на своих округлых бревнах. Она заскулила от отчаяния и бессилия, от несвершенной мести, поднялась на взгорок, уткнулась мордой в белый сухой ягель и долго била его лапами и рвала когтями. А потом развернулась и медленно побрела назад – туда, где на берегу еще немного пахли следы ее медвежат и сохли капли крови пестуна.

Иногда ей казалось, что она ловила запах Белогрудого, и медведица торопливо поворачивала в его сторону, помня, как быстро и бесследно он может исчезнуть. А ей так хотелось, чтобы он разделил ее горе, утешил, положив на спину свою большую и сильную голову. Но опять этот родной и желанный запах растворялся в мерзком запахе какого-то двуногого. Она несколько раз порывалась броситься по его следам, отомстить за украденных медвежат и потерянного самца, но ей не давало сделать этого жгучее желание возвратиться на то самое место, пока еще оно пахнет ими и хранит их память. Потом, вдоволь наскулившись над маленькими отпечатками лап, вынюхав их последний запах, она обязательно выйдет на след и этого, и других двуногих, и месть ее будет страшной.

Она почти ничего не ела, лишь два-три раза хватанула на ходу неспелые ягоды с кустов каменушки и поэтому уже к подъему солнца на середину неба вышла на то самое место, на тот взгорок, откуда две ночи назад увидела картину расправы над ее семейством.

Все повторилось, как во сне, – почти на том же самом месте, лишь чуть выше по течению, на берегу топталось несколько двуногих. Их довольные голоса сплетались с дымом, поднимающимся от их ног. Ярость вскипела в ее мозгу: украв ее медвежат, они теперь хотели украсть их последние следы, последнюю живую память о них. И не просто украсть, а еще и испоганить, завонять мерзким дымом. Медведица страшно взревела и бросилась вниз по склону.

Валерка, естественно, чувствовал себя на этом привале далеко не героем, Он, конечно, понимал, что в такой ситуации в баранов не попал бы даже самый крутой и выдуманный герой голливудского вестерна, но тем не менее он сделал пять выстрелов, на что-то надеясь и претендуя. И даже хвоста бараньего не задел…

– Да не расстраивайся ты так, – попытался утешить его Диметил, – тут никакой профессионал не смог бы!

– Конечно, – подтвердил Зденек, – лодку так бросало, что у меня даже сфотографировать их не получилось. Не то что пулей попасть!

– Вот был у нас, правда, один оленевод, на зимовку продукты возил. Вот он действительно стрелял, как бог. Да и он бы, думаю, в такой ситуации…

– Знаем мы этих оленеводов, – тихо огрызнулся Валерка. – Повидали… – И надолго замкнулся в себе.

Вадим и Зденек, больше не трогая его, сосредоточились на костре и обеде.

А Валерка вспоминал, как прошлой зимой неожиданно оказался в дальней бригаде оленеводов и во что это вылилось.

Предложил ему съездить туда отцов старый друг Иннокентий, старый охотник и бывалый таежник, во время новогодних каникул. Мол, что ты за геолог, если еще ни разу живых оленей в лесу не видел, не знаешь, с какого боку к ним подходить? А если где работать придется с оленеводами?! И отец поддакнул, мол, у Иннокентия промысловый участок за оленьим пастбищем, пока он весь свой путик объедет, ты у оленеводов и погостишь. Тем более что Кешу в той бригаде хорошо знают, не обидят тебя…

Ну, собрались, сели в сани, поехали. Встретили его пастухи хорошо, но за своего, естественно, не приняли: городской и есть городской. Откуда им было знать, что он в тайге вырос. С вечера поужинали и легли спать, а наутро они, видимо, решили ему продемонстрировать, кто есть кто. Достали мелкашку-«тозовку», повесили метров за тридцать на куст консервную банку донышком вперед и начали по очереди стрелять. По три раза. И после каждого к банке идут и Валерку с собой ведут, чтоб поглядел, какие они молодцы. И, конечно, с подковырками, мол, учись, городской, это тебе не на автобусе ездить и не телевизор смотреть. Правда, все по три раза попали, но по краям донышка, в середину никому не удалось. Потом с усмешкой ему мелкашку протянули: теперь твоя очередь, попробуй хоть один раз из трех попасть. И откуда им было знать, что Валерка перворазрядник по стрельбе, призер республики. А он им урок этики и преподал. Так тщательно выцелил все три выстрела, словно на чемпионате мира за сборную СССР выступал. Выстрелил последний патрон и не пошел к банке. Пастухи – в смех, мол, сам понял, что смотреть нечего. Да чего там смотреть, заметил самый молодой, если он при стрельбе даже левый глаз не зажмуривает. Видно, и понятия не имеет. А понятия не имели они: все классные стрелки стреляют с обоими открытыми глазами, хоть и целятся одним, доминирующим. Это позволяет излишне не напрягать глазные мышцы да еще и контролировать в момент выстрела «свободным» глазом ситуацию на огневом рубеже. Оленеводы пошли к мишени довольные, хохоча над городским лопухом, что-то на своем языке весело комментируя. Но чем ближе они подходили к банке, тем тише становился их смех. А потом и вовсе умолк. Назад пришли как немые, принесли банку, а в донышке, в самой середине – три пули одна впритык к другой. Минут пять они молчали, а потом старший – надо отдать ему должное за справедливость – протянул Валерке мелкашку и сказал: «Пока ты, парень, живешь у нас, тозовка – твоя». А она их единственным оружием в стойбище была…