играет, зато вот по заборам лазить – это ее. Ноги вечно в синяках, на руках ссадины не успевают заживать. Мне кажется, что скоро я поседею от ее выкрутасов.

– Но сегодня первое сентября! – строго настаиваю я. Я ж все – таки тут мать. – Сегодня все девочки будут с бантиками.

– Вот пусть они будут, а я надену ободок.

– Так нельзя!

– Тогда, я не пойду, – начинает хныкать девочка.

Все, приплыли. Она не плакала, даже когда упала с забора в крапиву. Ну, их эти бантики.

– Компромисс, – предлагаю я.

Дочь заинтересованно смотрит на меня через зеркало, вытирая с щечек слезки.

– Предлагаю, после школы пойти в салон красоты и я разрешу тебе сделать стрижку.

– Каре? – детские глазки блестят надеждой.

Раньше я была категорически против стрижек. У Люды от природы очень шикарные волосы: волнистые, густые, и в тоже время послушные. Укладывать их одно удовольствие, стричь – преступление.

– Каре, – сдаюсь я.

– Девчонки, опаздываем, – в комнату заглядывает Светлана Сергеевна.

– Сейчас, ба. Мамочка мне бантик только завяжет.

Светлана Сергеевна стала самой лучшей бабушкой для моей дочери. Они друг в друге души не чают. Иногда я даже завидую, когда вижу, как они умудряются взглядами разговаривать.

Федорова тоже продала свою квартиру и дачу и уехала со мной на Алтай. Мы совместно купили небольшой коттедж в горах и на первом этаже открыли свое дело: кулинарию. Пироги и булочки Светланы Сергеевны пропадают с полок еще не успев попасть на них. А я освоила кондитерское дело: пеку торты на заказ.

* * *

Волнительно. Первый звонок. Первый урок. Я стою позади своей дочурки на линейке, она держит в своих руках необычный букет: я сделала букет роз из зефира. А что? И красиво и вкусно, а самое главное – оригинально.

Официальная часть окончена, детей приглашают пройти в школу. Родители провожают, волнительно поправляя платьишки и пиджачки своих чад.

А я стою, как вкопанная. Не могу и шага сделать.

Сергей!

Он стоит напротив. В костюме. Красивый. Улыбается.

Светлана Сергеевна уже увела дочь в школу, и сама не торопится нарушить наше уединение. Да, мы одни стоим посреди школьного парка.

Шаг навстречу делает он. Шаг – я. Медленно. Он дает мне снова шанс выбора. Я могу сейчас уйти, и он не будет догонять. Примет. Но я так долго его ждала, что даже если сейчас начнется землетрясение, наводнение или смерч, я не сделаю шага назад.

Нежно касаюсь его щеки, провожу ладонью по шраму на ней. Раньше его не было.

– Здравствуй, – шепотом произносит он.

– Почему запретил навещать? – сходу в лоб резко задаю вопрос, который изводил меня все эти долгие годы.

Я приезжала к нему на зону несколько раз, но он ни разу не пришел на свидание. Черт, он даже не писал мне. Хотя письма мои получал. А я регулярно их писала. Каждый день.

– Тюрьма не то место, где я хотел бы проводить время с тобой, – признается он. – Не к чему тебе были эти встречи, и воспоминания о них впоследствии стали бы для тебя омерзительными. Это только в кино романтично, а на самом деле отвратительно. Комната два на три, стол, стул и старая скрипучая кровать, на которой перетрахались сотни зеков. Нет… я не хотел тебя видеть там… Не хотел прикасаться к тебе в этих мрачных серых стенах, а сдержаться я бы не смог.

– Я плакала там… когда сидела и ждала тебя.

– Я знаю. Я тоже плакал… в душе. Но так было правильнее.

– Ты думал, что я сдамся и начну новую жизнь? Без тебя.

– Восемь лет, Крис. Это огромный срок. Я не имел права держать тебя.

– Ты должен был любить меня и верить в меня, – обиженно произношу я.

– Я любил, и люблю, а верить боялся. Вера – это сладкий, манящий яд, любимая. Наркотик. Я боялся слететь с катушек, когда понял бы, что меня лишают этого кайфа.

– Ты приехал. Ко мне? – не смело спрашиваю я.

– Прогони. Разреши только издали еще раз на дочь посмотреть.

Вместо ответа, обнимаю его шею и касаюсь своими дрожащими губами его обветренных губ.

– Поехали домой, – предлагаю я, смотря в глаза мужчины, который с трудом сдерживается от слез.

– Домой…

– Да, туда где мы тебя очень ждали.

Наклоняю голову на его грудь. Слушаю, как бьется его сердце. Он в ответ, наконец, обнимает меня. Мне так уютно и тепло. Снова.

– Папа…

Раздается звонкий детский голосочек.

Сергей растерянно разворачивается. К нему бежит Люда. Да, она знает своего отца. Его фотография стоит в ее детской комнате.

Он наклоняется и подхватывает малышку на руки. Она тут же обвивает своими ручками его шею.

– Папочка, я знала, – тараторит она. – Я знала, что ты сегодня приедешь.

– Я мечтал об этой встрече.

– Я тоже, – она целует его в щеку.

И оба счастливы.

– Какая ты красивая! – он несмело касается ее щечки и проводит ладонью по волосам. – А косички какие красивые. И бантики тебе очень идут. Ты словно принцесса. Папина принцесса.

– Тебе нравится?

– Очень.

– Люда, мы опаздываем в салон, – напоминаю я.

– Я не пойду.

– Не поняла, – улыбаясь, говорю я.

– Не хочу стричься. Пусть будут бантики, – громко произносит девочка и опять льнет к отцу.

А тот млеет от радости и переполняемой его нежности.

– Скоро папина принцесса сменит шорты с футболками на платья, – шепчет мне на ушко бабушка Света.

– Ну, что едем домой кушать праздничный торт?

– Да, да, – одновременно кричат Сергей и Люда.

Три года спустя…

– Я потерплю, – настаиваю я, сгибаясь пополам от боли. Дыхание на мгновение перехватывает.

– Кристина, у тебя схватки, – волнительно произносит Светлана Сергеевна.

– Это тренировочные.

– Тебе нужно в больницу.

– Сейчас мэр приедет, мы быстренько проведем церемонию открытия отеля и поедем. О, Боже! – в глазах на мгновение темнеет.

Ну, малыш, потерпи… пожалуйста! Пару часиков и потом я вся твоя, сынок. Мы к этому дню с твоим папой очень, очень готовились. У тебя самый лучший в мире папа, он исполнил мою мечту: построил в горах отель. Сегодня заезжают первые постояльцы, и градоначальник обещал заехать на открытие, это очень знаковое событие. Я не могу его пропустить. Я платье красивое купила. А папа твой даже разрешил повязать на его шее галстук. А это для него подвиг! И ты соверши первый свой мужской подвиг, потерпи немного…

– Мэр задерживается на часа три, – в комнату входит мой муж, нервно поправляя удавку на шее.

Обеспокоенно разглядывает меня.

– Где же его носит? – сквозь зубы цежу я.