Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Губбинс помолчал, словно давая Шафран время обдумать сказанное, прежде чем продолжить. - Короче говоря, мы опасаемся, что немцы взломали наши радиокоды. Если так, то они могли знать обо всех наших операциях в этом году. Возможно, они захватили многих наших агентов. И вполне возможно, что они обратили хотя бы одного из них и использовали его как двойника против нас.”
Теперь Шафран поняла, почему Маргарет была так расстроена. Если немцы действовали как кукловоды, используя британских агентов в качестве оружия против Лондона, то это была катастрофа. И если бы МИ-6 захотела закрыть SOE, это дало бы им оправдание.
“Я уверен, что вы знаете Маркса, - сказал Габбинс.
- Да, сэр.”
Шафран посмотрела на Лео Маркса, который озорно усмехнулся. Он, как и Габбинс, был маленьким, остроглазым человеком, полным энергии большого человека. Маркс, однако, был моложе Шафран, ему только что исполнилось двадцать два года, и он был мальчишеским, почти сумасбродным гением. Он был интуитивным экспертом по расшифровке едва слышного сигнала и превращению его в осмысленный английский текст.
Его сверхъестественные способности в работе с кодами вызывали благоговейный трепет у оперативников с Бейкер-Стрит, которые знали, что делает Маркс, но понятия не имели, как это делается. Что еще более удивительно, он творил свои чудеса с помощью команды женщин, которые были в основном моложе его. Практически ни у кого не было формальной математической подготовки, которая считалась необходимой для криптографии высокого уровня. И все же он успешно обучал их снова и снова перебирать сообщения, пробуя один возможный шифр за другим, пока зашифрованные буквы не раскрывали их скрытый смысл.
“Вам лучше объяснить свою теорию прапорщику Кортни, - сказал Габбинс.
Возможно, потому, что его ум был сосредоточен на более высоких вещах, или потому, что он работал так быстро, что ему было трудно уважать меньшие интеллекты, Марксу было трудно принять почтительную манеру в компании старших офицеров.
“Я, конечно, могу объяснить факты, сэр. И, конечно, то, что я из них делаю. Итак, Шафран - могу я называть вас так?”
“Если бригадир Губбинс не возражает . . .-ответила она, глядя на мрачного человека за столом.
- Называй ее как хочешь, приятель. Просто дай ей Джен.”
“Очень хорошо. Я так понимаю, вы прошли полную подготовку агента . . .”
“Да.”
- Тогда вы знаете, как мы всегда использовали код, который объединяет текст из определенного стихотворения с числовой формулой, чтобы преобразовать текст в код. И агент, и человек, расшифровывающий их сообщение, знают стихотворение и цифры. Больше никто не знает. И каждый агент работает из разных стихотворений, чтобы сгенерировать свой специфический код, так что даже если один агент сломан, другие нет.”
“Я понимаю принцип, - сказала Шафран, - и меня учили, как это делать.”
- Тогда вы можете знать, а можете и не знать, что у этого кодекса есть одна вопиющая слабость. Это хорошо работает до того момента, когда кто-то вроде, скажем, офицера гестапо или Абвера обнаруживает, какое стихотворение использует агент. Если этот человек сам владеет криптографией или имеет доступ к обученным шифровальщикам, то код может быть взломан с относительной легкостью. Хуже того, как только он сломается, враг сможет использовать его для передачи сообщений обратно к нам.”
Шафран нахмурилась. “Но это невозможно. Нас учили, как использовать проверки безопасности - в начале сообщений и в самом тексте - специально для того, чтобы никто не выдавал себя за одного из нас.”
“Да, так и было. Но слишком многие агенты ими не пользуются. И даже когда они используют их или пытаются послать нам предупреждения, неправильно вводя свои чеки, эти предупреждения игнорируются дураками, которые не обращают внимания или не хотят верить тому, что находится перед их глазами.”
Губбинс нахмурился. - Довольно, Маркс. Вы не можете быть уверены, что это то, что происходит.”
“Напротив, сэр, я уверен в этом настолько, насколько это вообще возможно. Во всяком случае, теперь у нас есть то, что я считаю доказательством. Как вы знаете, все агенты работают на "расписаниях": их запланированное время для создания и получения сообщений. Ну, есть один агент, чьи расписания, все, на мой взгляд, были под немецким контролем. Мы здесь сейчас потому, что эти подозрения становятся все более распространенными.”
- А подозрения - это все, что они собой представляют, - сказал Габбинс. - Придерживайтесь фактов.”
“Очень хорошо, сэр. Дело в том, что главный сигнальщик, Хоуэллс, дежурил на последнем рейде этого агента. У него было чувство, даже подозрение, что что-то не так.”
“Что заставило его так думать?- Спросила Шафран.
- Потому что кодировка была совершенной,ни единой ошибки. Видите ли, Шафран, дело в том, что агенты действуют в условиях крайней тревоги, опасаясь разоблачения в любой момент. Они неизбежно совершают ошибки. Если, конечно, они не беспокоятся, потому что им ничего не угрожает . . . потому что они немцы. Когда передача подходила к концу, у Хауэллса возникла идея. Немцы обычно закрывают все сигналы двумя буквами "HH", что означает "Хайль Гитлер".’ И как только один немец произносит "Хайль", парень, которого он только что вылечил - так сказать, - обязан ответить тем же. Хауэллс закончил фразу "НН", и следующее, что он помнил, был ответ, который пришел мгновением позже: "НН.- Это был не агент, работающий по радио. Это был немец.”
“О . . .- Сказала Шафран.
“Я проинформировал агента, о котором идет речь, не далее как четыре недели назад. Вскоре после этого его высадили над Голландией, и через неделю он начал передавать сообщения. Если все его сообщения действительно поступали из офиса Герра Гискеса, человека Абвера в
