Все, что было много лет назад,

Сны цветные бережно хранят.

И порой тех снов волшебный хоровод

Взрослых в детство за руку ведет…[94]

– Удивили. – Покрасс покачал головой. – Такого от вас никто точно не ожидал.

– А текст написать можете? – Валентина Серова умоляюще посмотрела на Кирилла, и мгновенно сориентировавшийся Дунаевский уже подсунул блокнот и ручку.

– Да, конечно. Это скорее все же женская песня. Ну, для женского голоса.

Пока Кирилл писал слова, Дунаевский быстро набросал ноты, и Серовой отдали практически готовый к исполнению продукт.

– Занятно. – Тихо подошедший Булгаков внимательно посмотрел на Новикова. – Знаете, вдруг повеяло чем-то таким… Ну, словно кусок другого времени.

– Это не по моей части. – Новиков хмыкнул и подмигнул Булгакову. – Наше время здесь и сейчас. – И выдав короткий проигрыш, запел:

Выходит утром на балкон

Король Оранжевое лето,

Берет гитару в руки он

И целый день поет куплеты.

Он дарит девушкам цветы,

Он дарит песни и улыбки

И вплоть до самой темноты

Мотает солнечные нитки.[95]

Сразу удалось поймать непростой ритм песни, и слушатели замерли, впитывая необычный размер.

– Просто чудесно! – Дунаевский восхищенно взмахнул руками. – Скоро вы, Кирилл Андреевич, нас совсем без работы оставите!

– Работы, Исаак Осипович, на всех хватит. Это я точно знаю.

Придя домой, в душную от раскаленных батарей квартиру, Михаил Афанасьевич машинально повесил пальто и, не снимая обуви, прошел на кухню, где налил себе полный стакан дешевого коньяку и залпом втянул в себя обжигающую жидкость.

Жена Булгакова, разбуженная шумом, вышла, зябко кутаясь в старенький пуховый платок, и удивленно посмотрела на мужа. Тот вообще не был склонен к употреблению спиртного, но вот так, ночью, в одиночестве…

– Миша, что-то случилось?

– Случилось? – Булгаков поднял мутноватые от алкоголя глаза. – Можно и так сказать. Я, Леночка, сегодня виделся с… даже не знаю, как его назвать. Будто Сам явился по мою душу.

– Воланд?[96]– ахнула Елена Сергеевна Булгакова.

– В моем пантеоне таких богов до сих пор не встречалось. – Писатель издал сдавленный смешок. – Понимаешь, душа моя, он будто сошел со старинных гравюр. Высок, строен, с широкими плечами, словно атлант, и невероятным взглядом синих глаз. И при этом в нем будто сконцентрирована вся первобытная ярость мира. Нет, он вежлив, обходителен и даже весьма обаятелен, но вот только это обаяние заряженного оружия. И как он двигается! Я видел сытого и довольного жизнью тигра, но не приведи Господь увидеть его голодным!

– Ты с ним говорил? – в голосе молодой женщины прорезался страх.

– Да, и не только. – Булгаков расхохотался странным клекочущим смехом. – И знаешь, что он мне предложил? Написать роман о мистерии войны. Обещал полное содействие и даже дать прогуляться по немецко-французским тылам.

– Но ведь это просто невозможно опасно! – Елена прикрыла рот кончиком пухового платка, которым были укрыты плечи.

– Опасно? – Михаил Афанасьевич снова рассмеялся и каким-то шальным взглядом смерил жену. – Он бог войны. Даже рядом с ним находиться опасно. Но таких предложений два раза не делают. Если я хочу написать нечто такое… соответствующее этому громовому времени, нужно соглашаться. И клянусь тебе, душа моя, это будет лучший роман моей жизни!

– Товарищ Сталин, есть информация, что некоторые генералы, например Новиков, не только живет с двумя женщинами, но и встречается с актрисами. Что делать будем?

– Что делать, что делать… Завидовать будем, да.

Из диалога Булганина и Сталина

Зима и весна проскочили для Новикова словно короткометражка. Наступление готовилось со всем тщанием и по всем линиям, включая дезинформацию, которой занимался лично Судоплатов и осуществлял радиоцентр Корпуса. Несколько десятков взятых агентов давали командованию Еврорейха вроде бы разрозненную, но в целом объемную информацию о сроках, силах и средствах будущей стратегической операции, получившей название «Суворов».

Еврорейх тоже готовился к битве, подтягивая технику и людские резервы к линии фронта, надеясь встречным ударом опрокинуть готовые к удару войска. Как известно, армия, готовая к наступлению, сильно уязвима, и германо-французское командование хотело в полной мере использовать этот фактор.

Для блокирования высотных разведчиков были изготовлены даже специальные бомбардировщики с зенитными пушками на борту и пара десятков реактивных истребителей «Мессершмитт 262», которые забирались аж на двенадцать километров. Но КБ Антонова уже приготовило адекватный ответ, и разведчики ушли еще выше, на шестнадцать тысяч, где их уже не мог достать никто.

Кроме того, без сбоев работала служба радиоперехвата, и шифровки, вскрываемые с помощью вычислительных машин «Алдан-4», ложились на стол командования, позволяя контролировать ситуацию.

Двадцатого апреля, когда по данным немецкой разведки все советские войска находились на передовой и в ближайших тылах, Еврорейх подтянул к линии фронта всю артиллерию, которую смог собрать, и в режиме жесточайшей маскировки рассредоточил по узловым направлениям будущего наступления.

В полночь, после поступления приказа, командиры полков и отдельных батальонов вскрыли секретные пакеты, после чего последовал совсем короткий марш непосредственно к будущим огневым позициям.

Службы обеспечения заранее подвезли снаряды, обустроили орудийные дворики и даже обеспечили солдат горячей пищей.

К двум часа ночи артиллерия и войска были готовы, и на позициях все стихло. Даже беспокоящий огонь пулеметных точек по русским окопам прекратился в ожидании, когда заговорят большие калибры.

Но первой подала голос артиллерия Северо-Западного фронта. В три часа ночи реактивные установки РГК отстрелялись двумя десятками ракет по разведанным позициям артиллерии и штабам соединений. Через минуту в бой вступили системы залпового огня, залившие передовую сплошным морем разрывов и буквально испепелившие полосу будущего наступления.

Примерно та же ситуация творилась на Южном и на Западном фронтах. Только на Западном фронте тяжелые бомбардировщики еще и пробомбили узловые станции и важнейшие автодороги, так что за спиной группы армий Центр были лишь руины и полное бездорожье.