Когда я вышла из парка и направилась на парковку, то столкнулась с женщиной, первым человеком, которого я увидела за последние несколько часов. Она попросила меня указать ей путь. «Раньше за всем этим следил мой муж, – виновато сказала она. – Он умер в прошлом году. Иногда я не знаю, что мне теперь делать».

Какое-то время мы говорили о смерти и о негативном отношении к ней в нашей культуре. По просьбе женщины я описала, что произошло с телом ее мужа в крематории. «Теперь, когда я узнала об этом, то чувствую себя лучше, – сказала она с улыбкой. – Не знаю, почему, но это правда. Я рада, что встретила вас».

Еще одной машиной на парковке был старый побитый фургон, до предела наполненный консервными банками и другой едой. Его владелец, тучная женщина, выгуливала померанского шпица на клочке травы.

– У вас чудесная собачка, – сказала я, садясь в машину.

– Вам кажется, что она миленькая? – ответила она.

Она зашла за фургон и вернулась с двумя щенками шпицев, золотистым и черным. Они были идеальными шерстяными комочками. Женщина дала мне их подержать.

Уставшая после такого дня, к вечеру я вернулась в «Хостел Редвудс». На моей щеке была щенячья слюна, как раз в том месте, куда они меня лизали. На крыльце стоял высокий 19-летний красавец по имени Кэйси, который путешествовал по Канаде и западному побережью США.

Через два дня он лежал рядом со мной в моей постели в Коритауне. Он был достаточно молодым и легкомысленным, чтобы облегчить мои страдания.

– Хотел бы я сейчас поесть пасты или еще чего, – мечтательно сказал он.

– Это можно устроить.

– Нет, серьезно, это же просто безумие, да? Я никогда не думал, что встречу такую классную девчонку, как ты.

В жизни невозможно быть ни в чем уверенным.

Итак, Кэйси, можешь ожидать чего угодно.

За неделю до начала занятий в колледже похоронного дела в Сайпресс меня всю искололи прививками от столбняка и туберкулеза: без этого не обойтись, если вам предстоит контактировать с трупами. Я плохо себя чувствовала, но врача это нисколько не впечатлило. «Ну, лимфоузлы у вас не увеличены», – сказал он. «Спасибо за ваше мнение, доктор, – подумала я. – Не вам же предстоит фотографироваться на студенческий билет с лицом болотного монстра».

Прививки и анализы на наличие у меня заболеваний вывели меня из колеи. В «Вествинде», казалось, никого не волновал тот факт, что я могу заразить труп сифилисом или наоборот. Майк лишь однажды попросил меня надеть дополнительную защиту, помимо резиновых перчаток: в тот день он боялся, что я могу испортить свое красивое платье. Честно говоря, он редко был таким внимательным.

В первый день занятий я рано вышла из своей квартиры в Коритауне и поехала на автомобиле в округ Ориндж, на что потратила 45 минут, потому как не учла, что мне придется простоять в пробке на въезде на парковку колледжа, поэтому опоздала на пять минут. Я ворвалась в кабинет как раз в тот момент, когда руководитель программы рассказывал о том, что любое опоздание будет рассматриваться как прогул.

– Где именно вы должны сейчас находиться? – спросил он меня, когда я вошла.

– Ну, я практически уверена, что должна быть здесь, – ответила я, пробираясь к задним партам.

За несколько недель до этого в колледже проходила профориентация, которую я пропустила, предаваясь отчаянью в лесу. В тот день я впервые увидела людей, с которыми мне предстояло провести следующие полтора года. Оглядевшись, я удивилась, поняв, что большинство моих сокурсников – женщины, многие из которых были афроамериканками. Они были далеки от армии жутких европеоидных мужчин в костюмах, которых я ассоциировала с американской похоронной индустрией.

В конце первого учебного дня нас привели в большую аудиторию, где нам нужно было представиться толпе старших студентов и объяснить, почему мы пришли в прославленные бетонные стены школы смерти. Я надеялась, что такая разминка поможет мне распознать таких же, как я, революционеров в области похоронного дела. Конечно, они не станут давать примитивные ответы вроде: «Я просто очень хочу помогать людям».

Мне не повезло. Даже студенты с безумными глазами, с первого взгляда на которых можно догадаться об их любви к пребыванию рядом с мертвыми, говорили о своем желании помогать людям. Наконец пришла моя очередь. Я представила, как кричу: «Новый рассвет уже близок! Присоединяйтесь ко мне, глупцы, пока вы еще можете!» Вместо этого я упомянула о своей работе в крематории и что-то сказала о «светлом будущем похоронной индустрии». На этом все закончилось. Все схватили свои сумки с принтами сцен из «Кошмара перед Рождеством»[81] и разошлись в задумчивом настроении.

У меня было примерно 50 сокурсников. Я быстро подружилась с Паолой, американкой, чьи предки жили в США со времен Колумба. Женщиной, с которой мне так и не довелось наладить контакт, была Мишель Мак-Ги по прозвищу Бомба. Позднее ее фотографии заполонили все медиа из-за того, что она разрушила брак американской любимицы Сандры Буллок и ее татуированного возлюбленного Джесси Джеймса. Идеальный для таблоидов скандал на почве супружеской измены. Она вылетела на второй неделе учебы. Возможно, это было связано с ее внешностью: все тело и лицо Мишель были покрыты татуировками, и вряд ли семье, пришедшей в похоронное бюро, хотелось бы, чтобы такая женщина ухаживала за их покойной матерью. Мишель ушла первой, но уже очень скоро за ней последовали многие.

Профессор Диас, невысокая блондинка, была наиболее агрессивно-жизнерадостным человеком из всех, кого я встречала. Ее энтузиазм по поводу бальзамирования, гробов и всех остальных атрибутов современной похоронной индустрии граничил с угрозами. В своих лекциях она описывала бальзамирование как древнее искусство и произносила слова вроде: «Обязаны ли мы бальзамировать тела? Нет, но мы это делаем. Это часть того, кем мы являемся».

На одном из занятий профессор Диас показала нам продолжительное слайд-шоу, состоящее из фотографий разнообразных гробов. Она рассказала нам, что сама задумывается о покупке гроба за $25 000 с зеленой обивкой, точно такой же, как тот, в котором был похоронен певец Джеймс Браун. Когда она скончается, этот гроб с ее телом должны поставить в заранее построенный наземный склеп. Такие гробы кардинально отличались от тех, что я видела в «Вествинде»: в последних были креповые подушки и бугристые матрасы, наполненные нарезанной бумагой для принтера, такой же, какую я подкладывала в лоток своей кошки.

В конце слайд-шоу профессор Диас показала нам фотографию самой грязной и покрытой копотью кремационной печи из всех, что я когда-либо видела. Паола нагнулась ко мне и прошептала: