На часах уже мигало девять утра.

Люк не думал о том, что его могут не пустить. Это была типичная черта его характера — игнорировать истинное положение дел. Внутри него всегда существовала собственная нелепая схема реализации планов, и он безапелляционно накладывал ее на все без разбору.

Как только он подъехал к воротам, те сами перед ним распахнулись. Колеса зашуршали по белому гравию, и из охранной будки вышел тип в солидном костюме. Поравнявшись с ним, Люк неожиданно услышал:

— Добро пожаловать, герр Янсен. Позвольте припарковать вашу машину.

Это было неожиданно.

Он выбрался, а ворота уже закрылись. Над ним сгущалось пасмурное небо, полное особенного серебряного света, который бывает только после летнего дождя.

Тип в костюме выжидающе смотрел на него безо всякого выражения, и Люк просто передал ему машину, а сам пошел по главной дороге к кремовому дому с широченной лестницей. Тропу разделял фонтан, выстреливающий прозрачной водой из узких каменных отверстий на разной высоте. Лужайки были выровнены и засеяны маленькими черными цветами. Похоже, этот Сен-Симон любит, чтобы все было красиво.

Последняя часть пути пролегала через монументальную аллею. По обеим сторонам на пьедесталах застыли мрачные ангелы. Возникало странное ощущение, что они его видят даже без четко вырезанных глаз.

Сен-Симон не заставил себя долго ждать. Как только прислуга проводила Люка в холл, хозяин дома проступил в проходе, как дурное воспоминание. Они виделись впервые, но в нем мерещилось что-то необъяснимо знакомое.

Этьен был крупным человеком с абсолютно лысым коричневым черепом и выступающим вперед носом с крутой горбинкой. Люк не мог определить его этническую принадлежность. Кожа отливала смуглостью, глубоко посаженные настороженные глаза напоминали две маслины. Его лицо оказалось весьма притягательным — в нем жил темный гипнотизм. Ни на француза, ни на грека он похож не был. Держался довольно просто, но на интуитивном уровне Люку передалось ощущение некой подавляющей силы.

— А, Люк Янсен, — почти что любовно произнес Сен-Симон. — Наш пострел везде поспел, как говорится.

— Доброе утро, — ледяной вежливостью ответил тот на его фамильярность.

Они стояли посреди просторного зала с зеркальным потолком. Обстановка, как и все в этом месте, отдавала изящной мрачностью. Каждый предмет дышал другой эпохой, при этом напрочь отсутствовало чувство времени. Они словно застыли на перепутье всех столетий, уже минувших и еще не наступивших.

— Я ждал этого визита. Вы были бы не вы, если бы не нанесли его.

Возникла пауза. Люк в замешательстве на мгновение задумался о том, как вести беседу дальше. Сен-Симон буравил его своими жгучими глазами и, похоже, видел насквозь. Но прежде, чем Люк вымолвил хоть слово, он предложил:

— Может, для начала позавтракаем? Как вы на это смотрите? Стол уже накрыт.

Люк пожал плечами. Хозяин дома слегка улыбнулся и жестом пригласил следовать за ним. Они прошли по коридорам, увешанным старинными картинами и заставленным необычными вазами и статуями. Это было шествие по аллее былой славы. Вокруг не было и намека на упадок, но что-то в наследии прошлых лет Люка подавляло.

— Я пытаюсь сохранить прошлое через искусство, — бросил хозяин через плечо, словно видя затылком, как тот вертит головой туда-сюда. — Музеи я ненавижу. Выставляя сокровенные обломки минувших лет, они лишают их святости. Хотя, возможно, во мне бунтует эгоист в такие минуты… Мне нравится думать, что мои дома — это Ноев ковчег для всевозможных алмазов культуры.

— Или кладбище, — хмыкнул Люк.

Он не стал добавлять, что ему это по душе. Почему-то Люку упорно хотелось противостоять Сен-Симону, хотя он и не вполне понимал суть своего сопротивления.

— Вы любите утрировать.

— Если это ковчег, то для чего вы его построили?

— Я сохраню время. Не убью, а спасу его. Ничто в этом доме не мертво. Оно лишь застыло навек.

В длинном настенном зеркале мелькнули их отражения. Они странно смотрелись рядом: огромный смуглый хозяин дома — человек-зверь с плотоядной улыбкой — и Люк, худой, черно-белый и отрешенный.

Стол на огромном балконе уже ожидал их. За перилами простирался потрясающий вид на аллею с ангелами. Сен-Симон отдавал еще какие-то распоряжения прислуге. Когда он вернулся, Люк с комфортом вытянулся и уже успел заполнить пепельницу.

Хозяин присел напротив него и любезно осклабился.

— Слушаю вас, мой друг. Чем удивите?

— Я наконец-то протер глаза и обнаружил множество интересных подробностей. Например, о вашей финансовой поддержке группы.

Тот умоляюще взглянул на Люка и произнес:

— Забудьте. Всего лишь мой дар.

— И отчего такая щедрость?

— Скажем так: вы мне глубоко симпатичны.

Не отрывая от Люка въедливых глаз, Сен-Симон сделал глоток из чашки.

Люк тоже нехотя отпил.

— Давайте проясним некоторые моменты. Первое: откуда вы знаете про мою скорую смерть?

— Вы задаете не те вопросы. — Сен-Симон улыбнулся.

Его глаза наполнились серым светом.

— И начали не с того конца. Вы не доберетесь до желтка, не разбив скорлупы.

Люк моргнул, осмысливая глубокий философский смысл метафоры.

— Хорошо, — вымолвил он, — скажите мне, с чего начать.

Сен-Симон продолжал взирать на него жутковатым взглядом. Внезапно стало ясно, отчего его лицо казалось таким странным и пугающим. Одна его половина была парализована.

— Давайте начнем со смерти. Точнее говоря, с одной смерти. Вам пришлось пройти через очень тяжелое испытание. Знаю, нет ничего хуже, чем потерять любимого человека таким образом. Хотя… вам повезло.

— В чем же? — холодно осведомился Люк.

— Один из влюбленных должен умереть. Иначе умрет их любовь.

Люк усмехнулся. Пафосно, но, к сожалению, не лишено смысла. Впрочем, эта мысль была ему уже знакома.

— Так что смерть дала вам шанс сохранить чувства навеки. Вы и сами это знаете.

— Что, простите?

— Вы воспеваете смерть.

— Я воспеваю любовь, которая сильнее смерти. Она не умирает.

— Но разве не ее смерть дала вам это чувство откровения, таинства?.. Разве не смерть… стала вашим истинным вдохновением?

Люк медленно наклонился вперед, исподлобья рассматривая собеседника. Тот как ни в чем не бывало подлил себе еще кофе. Небо уже совсем посветлело, но облака не разошлись, словно отражая хмурое настроение, витающее над столом.

— Итак, Сабрина умерла, — буднично продолжил Сен-Симон. — Именно смерть стала вашей музой, Люк. Любовь у вас была и раньше, но вам не хотелось творить с таким упоением и отчаянием. Я знаю, какими были эти десять лет, как это было невыносимо поначалу. Знаю, какие перемены произошли в вас, как многое умерло, как многое сгорело. Знаю, что было после, когда вы ступали по пепелищу со спокойным, окаменевшим сердцем, любили многих женщин, но не принадлежали ни одной. Вы допускали их к своему телу, но никогда не отдавали свою душу. Нашли сотню масок, притворяясь и играя ожидаемые от вас роли, но внутри продолжали совершать долгое паломничество, чтобы прийти к той святыне, к которой вас влекло все это время.