* * *

О чем вспоминал Володарский, как четки, перебирая минувшие дни? «Молодости жаль, сил попусту растраченных. Мог выпить два литра водки, в драку лез безоглядно…» Сетовал на годы: «Один на даче сижу. Чем мне еще заниматься?». И пытался объяснить смысл своего предназначения на земле: «Просто делал свое дело — рассказывать людям о них самих с надеждой вызвать сочувствие, сострадание, любовь, наконец. Мы все в этом сильно сейчас нуждаемся, Россия, Отечество наше… С теми, кто воображает себя этакими современными Чаадаевыми, повторяющими, что Россия — страна с незадавшейся судьбой (этакая историческая «черная дыра»), — с этими людьми я разошелся. Повторю за Пушкиным: «Ни за что на свете не хотел бы я иметь другое отечество и другую историю…» А еще Пушкин говорил: «Разве только то история, что воплощается в рыцарях, почитаниях «прекрасной дамы», крестовых походах?.. У нас вся история — не менее замечательная, только она у нас другая…»

Кинодраматург умер за неделю до телепремьеры своего фильма «Жизнь и судьба» по роману Василия Гроссмана. Вот такая выпала судьба…

Так жизнь промчится

Одиноким зверем. Нигде свой путь

Не отмечая вехой,

Питая душу призрачною верой,

Что память о тебе

Останется в степи безмолвной

Гулким эхом…

В день похорон по Таганской площади отрешенно бродил неприкаянный, тихий Олег. Когда его останавливали знакомые, он указывал сухими глазами на здание театра, куда бесконечным потоком текла людская река, и повторял: «Ну вот, теперь моя очередь… Я — следующий…»

Хозяйка «Современника» Галина Борисовна Волчек, утирая слезы, тронула за руку Михаила Козакова и, указав на Даля, безнадежно шепнула: «Может, хоть это его остановит?..» А потом, уже на Ваганьковском, когда зарывали в землю гроб с телом Высоцкого, она по-прежнему не отрывала глаз от осунувшегося лица Олега и думала: «Он в свою могилу смотрит…»

В июле 1980 года дневник Олега пополнился записью: «Год очень нехороший, трагический. Много плохого, но и многое проясняется. Пора обратить все мои внешние поступки вовнутрь. Ну что ж, играть, может быть, и одному. Бывает, и один — много. А одиночество и ирония в искусстве — дело стоящее. Продолжать жить».

25 января 1981 года — в день рождения Высоцкого — Даль, проснувшись, пришел на кухню завтракать и вдруг сказал жене: «Мне сегодня Володя приснился. Он меня так зовет…» Елизавета Алексеевна попробовала свести все к шутке: «Ну, он подождет. Не спеши…» Потом Олег сидел в низком кресле перед телевизором, где крутили мультики. Жена подошла, сзади ей показалось, затылок у него такой грустный был. Она погладила мужа по голове, а Олег обернулся к ней и сказал: «Не знаю почему, но мне так жалко вас». — «Почему, Олежка? Мы счастливы с тобой». — «Со мной… А без меня?».

Буквально через несколько дней, разговаривая с товарищем, Олег заметил: «Не надо меня врачевать, мне теперь все можно — мне теперь ничего не поможет, ведь я не хочу больше ни сниматься, ни играть в кино».

И чуть слышно, в который уже раз сегодня, повторил про себя слова Высоцкого:

Я умру, говорят, —

Мы когда-то всегда умираем…

* * *

В черновике автобиографии, который отыскался в архиве Даля после его смерти, Олег Иванович писал:

«Мой отец Иван Зиновьевич Даль — инженер, умер в 1967 году. Моя мать — Прасковья Петровна — учительница, сейчас на пенсии.

Окончил среднюю школу в 59-м году, и в этом же году поступил в Государственное училище при Государственном академическом Малом театре СССР, которое закончил в 63-м году. Сразу же по окончании училища был принят в труппу театра «Современник», в котором работал до 9 марта 1976 года.

В 1960 году начал сниматься в кино, снимаюсь и по сей день.

Пока все.

О. И. Даль».

Прекрасный питерский прозаик Виктор Конецкий точно определил происхождение Олега: из пригородно-футбольно-хулиганистого сословия послевоенных мальчишек.

Рос болезненным — в детстве сорвал сердце, без устали играя в баскетбол. Но никогда не был пай-мальчиком, и ребята его уважали. Потом Олега из-за болезни легких не взяли в армию. Болячки его безжалостно преследовали. В середине 60-х, когда Даль уже служил в «Современнике», врачи обнаружили у него туберкулез. Лечиться взялся по своей методе: бросил все к черту, уехал в глухомань, в Кимры, жил в хлеву. Вернулся, рассказывали, совсем другим человеком — очень жестким и безмерно требовательным.

Узнав о желании сына податься в актеры, отец решительно воспротивился: необходимо сперва приобрести надежную рабочую профессию, к примеру, как у него самого. У мамы были свои резоны — ее смущала врожденная картавость сына, куда с такой дикцией на сцену? Однако Олег серьезно занимался, исправляя недостаток. И добился успеха, не прибегая к помощи логопедов.

На вступительных экзаменах в училище довел членов приемной комиссии до истеричного, почти неприличного хохота, исполнив монолог Ноздрева, и тут же окончательно покорил мэтров, с блеском прочитав отрывок из лермонтовской поэмы «Мцыри».

Олег серьезно относился к своей будущей профессии. В его дневнике остались вопросы без ответов: «Как стать единственным? Где неповторимость? В чем она?».

Однажды студентам «Щепки» преподаватель предложил тему для этюда: вы застряли в лифте, что вы делаете? Молодежь старалась кто во что горазд: кто-то хохмил, другой изображал испуг. А Даль? Даль описался. Не понарошку — натурально.

Мастер курса Николай Анненков отмахивался, когда его спрашивали об Олеге: «Да я и не учил его почти. Он же все время снимался!..». Напрасно скромничал старый актер. Его уроки Даль накрепко усвоил: «Он говорил нам: «Что ты делаешь? Вот отсюда надо извлекать суть, изнутри, из солнечного сплетения: где мама?». На его режиссерском языке это означает: «Где твое человеческое начало, твоя всамделишная сущность?». Это я запомнил навсегда и принял. Честно говоря, по молодости лет многие роли я сыграл легко и лихо, с налета, без особых раздумий, но в каждом случае — из солнечного сплетения, как учил меня Анненков. Когда стал старше — стал больше размышлять, однако принцип «Где мама?» остается неизменным».

А с кино у Даля и впрямь завязался нешуточный роман именно со студенческих лет.

… Летом 1961-го вся Москва, что там Москва, все поголовно — от Владивостока до Прибалтики — зачитывались повестью Василия Аксенова «Звездный билет», которой «выстрелил» июньский номер журнала «Юность». В ту пору еще не прописались в русском языке заморские словечки типа «бестселлер», «топ», «хит» и пр., но, пользуясь новоязом, скажу, что произведение молодого писателя успешно потеснило в «рейтинге» всю прочую прозу маститых литераторов. Остро чувствующий конъюнктуру, кинорежиссер Александр Зархи, прочитав повесть, тут же предложил автору создать на основе его сюжета художественный фильм, пробил договор с киностудией, и с помощью опытного литератора Михаила Анчарова они втроем быстро сочинили сценарий будущей картины с нейтральным названием «Мой младший брат».