Она подчинилась. Едва захлопнулась дверца, как автомобиль рванулся с места. Вера хотела было выглянуть в окно, но обнаружила, что все окна зашторены. Она чувствовала себя погребенной. Автомобиль мчался сквозь ночь на огромной скорости. Какие таинственные миры пролетали за окнами на сей раз? Вере стало досадно, что она никогда их не увидит.

Она шевельнулась.

— Можете вы наконец сказать, куда мы едем?

Не оборачиваясь, человек в плаще и шляпе отозвался:

— Не волнуйтесь, Вера Александровна. Вас хочет видеть руководство.

Прошло еще несколько минут. Пять, десять. Ничто не менялось: темнота, тихое шуршание шин, гудение мотора. Вера передвинулась на заднем сиденье ближе к дверце.

— Какое руководство? — опять заговорила она.

— Вам сообщили все, что необходимо.

Вера с ненавистью взглянула в затылок говорившего.

— Или вы мне сейчас же скажете, куда мы едем, или немедленно остановите машину!

Он резко обернулся. Вера не увидела под шляпой ничего, кроме темноты. Негромкий голос приказал:

— Прекратите истерику!

Вера прикусила губу. В этот миг автомобиль тряхнуло, и Вера почувствовала во рту привкус крови. Она забилась в угол салона и застыла. Человек, сидевший впереди, уже опять отвернулся. Темнота, окружавшая Веру, таила странные, неоформленные угрозы.

Внезапно автомобиль остановился. Веру окутал поток свежего воздуха — дверца отворилась. Погруженная в оцепенение, она не сразу поняла, что к ней обращаются с приказанием выходить.

С трудом стряхнув дрему, она выбралась и остановилась. Свежий воздух был напоен ароматами сосен и травы: они находились где-то за городом. Деревья, невидимые в темноте, шумели дружески. Впереди, сгустком мрака, различался дом.

— Где мы? — прошептала Вера.

Ей не ответили. Взяли под руку, бережно повели к зданию, помогли подняться по ступенькам. Не горел ни один фонарь. Лучи невероятно далеких звезд почти не достигали земли.

Вера шла наугад, стараясь не подворачивать каблуки. Перед ней распахнулась черная бездна — открылась дверь. Кто открыл ее, осталось непонятным. Веру ввели внутрь.

Там угадывался коридор, узкий и душный: пахло недавно отлакированной древесиной, недавно купленными коврами. Впереди, обведенная тонкой полоской света, виднелась дверь.

И неожиданно Веру с головой окунули в ярчайший свет! Она зажмурилась, не в силах вынести этого перехода. Оба сопровождавших куда-то сразу исчезли; она стояла одна в большом зале. Гигантская хрустальная люстра нависала над роскошно сервированным столом; везде в прозрачных гранях играли маленькие радуги. Крахмальные скатерти и салфетки топорщились, серебряные кольца сияли, в бокалах светилось янтарное вино. Стол был сервирован на две персоны.

В массивных рамах на стенах висели картины: какие-то полузабытые голландцы семнадцатого века с непременной невинноубиенной куропаткой на переднем плане и плутоватой охотничьей псиной, положившей морду на ружье: портрет полуобнаженной красавицы, напоминающий «картон» для вышивания, что продавали когда-то на нижегородских ярмарках, и портрет товарища Сталина с весело растопыренными усами.

— Добрый вечер, Вера Александровна.

Из двери, незамеченной Верой, в зал вошел Ежов. В костюме, при галстуке. Денди. Странно, но эта одежда ему шла. Он носил ее с поразительной, немного печальной элегантностью, и это произвело на Веру определенно благоприятное впечатление. Особенно если учесть, что в форме Ежов напоминал подобранного красноармейцами беспризорника.

— Здравствуйте, — повторил он, подходя к ней.

— Добрый вечер, Николай Иванович, — машинально отозвалась Вера. И вдруг, всхлипнув, начала плакать. Слезы хлынули из ее глаз потоками, из горла вырывалось сдавленное рыдание. Она пыталась улыбнуться, но ничего не выходило: губы прыгали, а всхлипы шли один за другим, все громче и жалобней.

— Что с вами, Вера Александровна? — Ежов откровенно растерялся.

Она молча продолжала плакать. Напряжение последних дней вырвалось наконец наружу, Вера не в силах была остановиться. Косметика потекла по ее лицу. «Катастрофа», — сообразила она.

Ежов взял со стола салфетку, бережно царапнул Веру по лицу жестким крахмальным уголком. На салфетке остались черные разводы.

Вера благодарно улыбнулась трясущимися тубами, приняла салфетку, промокнула лицо.

— Вас кто-то обидел? — грозовым тоном осведомился Ежов.

— Я подумала… — Она глубоко вздохнула и замолчала, глядя на него сияющими голубыми глазами.

— Что вы подумали? — Он вдруг растерялся. Это вышло трогательно.

Вера глубоко вздохнула, приходя наконец в себя.

— Я решила, что меня арестовали.

— Вас? Арестовали? — Ежов медленно покраснел. — Кто может арестовать вас? — в его тоне прозвучала угроза. — Исключено, Вера Александровна. Вас никто арестовать не может.

Вера еще раз вздохнула, и слезы опять потекли из ее глаз. «Теперь уж все равно», — подумала она и высморкалась в салфетку, бросив ее после этого на пол.

Ежов аккуратно положил ей на плечо свою маленькую сухую ручку.

— Успокойтесь же. Успокойтесь… Сегодня Мирский на допросе наконец-то признался, что оклеветал вас.

— Значит, он все-таки не английский шпион? — Вера покосилась на руку Ежова, не решаясь высвободиться.

Он сам убрал руку, жестом пригласил ее к столу.

— Увы. Разумеется, он — английский шпион! Сегодня на допросе он признался, что оклеветал вас по заданию английской разведки…

— Боже, — вздохнула Вера. — Но для чего английской разведке моя испорченная репутация?

— Давайте обсудим это во время ужина, — предложил Ежов. — Что будете пить? Хотите коньяк? Здесь армянский — очень хороший. Или вы предпочитаете шампанское? У меня французское.

— Я не пью, — сказала Вера.

Признание, поставившее в тупик не одного мужчину. Но только не Ежова.

— Может быть, сегодня сделаете исключение? — невозмутимо произнес он. — Ради меня. А? Вера Александровна?

Она молча подчинилась.

Он встал, завел патефон. Вернулся за стол, лично налил ей шампанского.

— Вы поразительно красивая женщина, Вера Александровна.

Густой, тягучий голос певицы лился из патефона. Цыганский романс. Он странным образом гармонировал с портретом полуобнаженной красавицы и обликом самого наркома — с его голодной внешностью нервного подростка. Очевидно, таким он и представлял себе «светлое будущее». Лично для себя, во всяком случае.

Вера против воли ощутила прилив симпатии. Пока она смотрела на улыбающегося Ежова сквозь бокал с шампанским, пока радужные грани рассекали статуэточное личико наркома, ей все яснее становилось одно: он спас ей жизнь. Единственным возможным в данной ситуации способом. Мирский погиб в тот миг, когда признал себя английским шпионом. Теперь его вынудили признаться в клевете на Веру. Разумеется, без применения мер физического воздействия. Боже, Дмитрий!..