— И что?

— Ничего. Я сдал экзамен ради забавы.

Бен испытывал гордость, глядя на этот листок бумаги, где была напечатана его фамилия и который, как он считал, делал из него мужчину.

— Ты ответил на все вопросы?

— Легко. Я учился по учебнику.

— Ты назвал свой адрес?

— Я сказал, что живу в Уотербери. Они не потребовали доказательств. Я взял у дяди моего приятеля машину с номерами Коннектикута.

Бен научился управлять машиной года два назад, не меньше, но освоился с ней еще раньше. В десять лет он умел ставить машину в гараж и выводить ее оттуда. Позднее он часто тренировался за зданием.

Дейв, улыбаясь, вернул сыну права.

— Только не пользуйся ими!

По словам Изабель Хавкинс, Бен уже тогда встречался по вечерам с Лилианой. Как друг Стива, он заходил к ее родителям, съедал вместе с другими бутерброд, запивал его молоком и мыл свой стакан, как будто у себя дома.

Самым трудным оказалось представить, как Бен, который дома ничего не делал, который даже не научился аккуратно заправлять кровать и чистить обувь, взял из рук Изабель Хавкинс молоток и починил раму.

Дейв вдруг осознал, что ревнует, что испытал приступ ревности, заставивший кровь отхлынуть от его лица, когда женщина рассказывала свою историю.

Он никогда не был у Хавкинсов. Он только мимоходом видел их дом, большую деревянную развалюху, которую не красили вот уже много лет, мусор, валявшийся на пустыре. Вокруг веранды всегда бегали дети и гонялись друг за другом щенки. Он предпочитал огибать этот дом, поскольку боялся раздавить щенков, выбегавших на дорогу в самые неожиданные моменты.

Близнецы с медно-рыжими волосами постоянно разъезжали по деревне на велосипедах, не держась за руль. Они то и дело издавали пронзительные крики, похожие на клич индейцев.

В течение двух, возможно, трех месяцев Бен каждый день виделся с этими людьми, которых в конце концов, несомненно, стал считать в какой-то степени родными.

В своих разговорах с отцом он не произнес ни единого слова, которое могло бы заставить того догадаться о чем-либо. Бен никогда не испытывал потребности поговорить по душам. Совсем крошка, он уже избегал изливать свои чувства. Дейв помнил, как впервые привел его в детский сад, когда Бену было четыре года. Бен не плакал. Он просто бросил вслед уходящему отцу взгляд, полный упрека. Придя за ним, Дейв спросил с тревогой в голосе:

— Ты хорошо провел время?

Ребенок невозмутимо ответил, даже не улыбнувшись:

— Хорошо.

— Воспитательница была добра к тебе?

— Думаю, да.

— А твои приятели?

— Да.

— Что вы делали?

— Играли.

— А что еще?

— Ничего.

Все следующие месяцы, день за днем Дейв задавал похожие вопросы и получал похожие ответы.

— Ты любишь детский сад?

— Да.

— Тебе в нем нравится больше, чем дома?

— Не знаю.

Гораздо позднее, сопоставив вопросы и ответы, Дейв догадался, что в группе был более сильный старший мальчик, который сделал Бена козлом отпущения.

— Он тебя бьет?

— Иногда.

— Как?

— Кулаками, всем, чем угодно, или толкает, чтобы я упал в грязь.

— Ты защищаешься?

— Я побью его, когда стану таким же большим, как он!

— И воспитательница позволяет ему бить тебя?

— Она не видит.

В то время у Бена были короткие ноги, а голова казалась слишком большой для его туловища. Часто отец слышал, как его сын разговаривает вполголоса, когда Бен думал, что он один.

— Бен, что ты говоришь?

— Ничего.

— С кем ты разговариваешь?

— Сам с собой.

— И что ты рассказываешь самому себе?

— Истории.

Бен не уточнил, какие именно. Это была его заповедная территория. На протяжении долгого времени Дейв спрашивал себя, что он ответит ребенку, когда тот начнет задавать вопросы о матери. Из-за какого-то суеверного страха он не хотел отвечать, что она умерла. Как объяснить ребенку, что она уехала и что он, несомненно, никогда ее не увидит?

Но Бен так никогда и не задал этого вопроса. Ему исполнилось семь лет, когда они смогли наконец покинуть Уотербери. Может, маленькие приятели Бена по детскому саду, слышавшие разговоры своих родителей, открыли ему правду?

Если Бен знал, то никак не показывал этого. Он не был угрюмым ребенком. Тем более — скрытным. Как и у всех детей, у него случались вспышки шумной радости.

— Ты счастлив, Бен? — часто спрашивал сына отец, стараясь говорить непринужденно.

— Да.

— Ты уверен, что счастлив?

— Уверен.

— Тебе не хотелось бы поменяться местами с другим мальчиком?

— Нет.

Это был способ выведать правду. Однажды, когда Бену было тринадцать лет, они вместе прогуливались. Дейв тихо спросил:

— Знаешь ли ты, Бен, что я твой друг?

— Знаю.

— Мне хотелось бы, чтобы ты всегда считал меня своим другом, чтобы ты не боялся обо всем мне рассказывать.

Гэллоуэй не решился настаивать, поскольку ему показалось, что мальчик смутился. Бен всегда немного стыдился своих чувств.

— Если когда-нибудь тебе захочется задать мне вопросы, задавай. Обещаю тебе, что отвечу честно.

— Какие вопросы?

— Не знаю. Иногда спрашиваешь себя, почему люди делают то или другое, почему они ведут тот или иной образ жизни.

— У меня нет вопросов.

И Бен принялся бросать камешки в пруд.

Было семь часов утра, когда в магазине зазвонил телефон, отчего пол завибрировал. Дейв мгновенно сбросил с себя оцепенение, подумал, успеет ли он спуститься, обогнуть здание и войти в магазин прежде, чем телефонистка устанет ждать.

Такое уже случалось. Если это Бен, он перезвонит через несколько минут, поскольку он знал об этом.

Огибая здание, Дейв еще слышал звонки, но когда он открыл дверь, телефон замолчал.

Солнце светило так же ярко, как луна ночью. Улицы были безлюдными. По лужайке перед кинотеатром прыгали птицы.

У Гэллоуэя затекли все члены. Он остался в магазине и ждал, пристально глядя на телефонный аппарат. Через приоткрытую дверь внутрь врывался утренний свежий воздух.

Мимо проехали одна-две машины. Жители Нью-Йорка или окрестностей выбирались на природу. Он машинально поискал в карманах сигареты. Но, вероятно, он оставил их наверху.