Сдержался. В сыщики его пока не звали. А вдруг интерно и в самом деле скрылись из города от греха подальше?

– Мы все проверили, – понял его синьор Гамбаротта. – Бригадир со своими людьми проехал по дороге до самого перевала, опросил окрестных пастухов. По моему приказу осмотрели все пещеры в городе и ближайших окрестностях. Бесполезно! И что самое ужасное, это не первый случай и не второй. Люди начали пропадать четыре года назад.

Князь улыбнулся.

– И вы думаете, я тоже могу исчезнуть?

Вместо ответа подеста выразительно взглянул на фотографию Кувалды. Дикобраз понимающе кивнул.

– Да, может не одобрить. Мы, конечно, с ним в ссоре, но Дуче не любит, когда решают за него… Однако, синьор Гамбаротта, с чего вы взяли, что я не могу исчезнуть непосредственно в городе? И не один я, вы тоже не застрахованы.

Подеста невольно вздрогнул.

– Вы – лицо официальное, но, рискну заметить, исключительно в дневное время. Ночью городом правит кто-то другой. Разве я не прав?

Вместо ответа Джузеппе Гамбаротта громко и выразительно засопел. Князь подошел ближе, понизил голос:

– Если меня утром хватятся, это, конечно, нехорошо. Но есть вариант худший – я исчезну прямо из вашего дома. Вы, синьор Гамбаротта, не только не контролируете город, но даже не знаете, что в нем происходит. Один наш усатый знакомый считает, что менять ничего не надо. Лучшее – враг хорошего! Только вот ничего хорошего я пока не вижу.

Хозяин кабинета отвечать не стал. Кинул взгляд в чисто вымытое окно, помолчал с минуту. Наконец, решительно тряхнув головой, открыл средний ящик. На стол легла тяжелая кожаная кобура. Подеста вынул пистолет, показал гостю.

– В оружии разбираетесь?

Князь пожал плечами.

– Я – мирный человек, синьор Гамбаротта. То, что это Glisenti модели 1910 года знаю только потому, что такой был у нашего лейтенанта. Самовзвод, семь патронов, слабая рамка. И чистить неудобно.

Подеста кивнул.

– Совершенно верно. Сегодня ночью прогуляюсь по улицам, погляжу, что и как. Сам, без охраны, чтобы наших призраков не распугать. Может, что-нибудь и пойму.

Дикобраз оценил. Храбрых людей он привык уважать.

– Мы прогуляемся, синьор Гамбаротта. Вместе! Помните, вы обещали экскурсию? Только вначале мне бы очень хотелось послушать вечерние новости.

* * *

– …Новая итальянская мирная инициатива активно обсуждается во всех столицах Европы! – надрывался диктор. – Добрая воля Дуче покорила сердца миллионов и миллионов!..

– Можете выключать, – вздохнул князь. – Больше ничего интересного не будет.

Подеста повернул верньер, и в комнате наступила тишина. Князю внезапно подумалось, что кладбищенскому псу самое время завыть. Прислушался… Нет, слишком далеко!

– Не понимаю! – растерянно проговорил подеста. – Мы отдаем испанцам Балеарские острова? Зачем? Год назад Дуче заявил, что исторически они всегда были частью Италии. А теперь почему-то возвращаем. Странно!

– Передаем под испанскую гражданскую юрисдикцию, – уточнил князь. – Точнее, под власть генерала Санхурхо, и то не сейчас, а когда сложатся благоприятные обстоятельства. Наш флот, как вы слышали, пока остается на островах – ради обеспечения безопасности, то есть базы нам оставляют. В ответ Санхурхо дал согласие на размещение итальянских войск в Валенсии. Надо бы послушать Лондон…

Подеста нахмурился.

– Это, синьор Руффо, было бы крайне непатриотично. Да! Особенно учитывая то, что я не знаю английский. Лучше признавайтесь прямо, какую новость вы ждете?

Портрет Дуче имелся и здесь, в личном кабинете подесты на его квартире. Князь поглядел на суровый лик вождя.

– Представьте себе, жду. Но эту новость сообщат первой. В чрезвычайном выпуске.

Джузеппе Гамбаротта тоже взглянул на портрет.

Поморщился.

– Будем считать, я понял вас правильно. Вы, конечно, имеете в виду очередную великую победу Новой Италии… Синьор Руффо! Вы же умный и образованный человек, откуда это неприятие?.. Хуже – ненависть? Чем наш порядок вас не устраивает?

Дикобраз шагнул к подоконнику, взглянул в подступившую к самым стеклам тьму.

– Может быть, после нашей прогулки ответ будет не нужен.

Подеста промолчал, но, как будто случайно, прикоснулся к висевшей на поясе кобуре.

Вышли через черный ход, чтобы не тревожить домашних. Князь первым шагнул на старые вытертые камни маленького, утонувшего в темноте дворика. Вдохнул поглубже чистый ночной воздух и внезапно замер.

Собачий вой! Далеко, на самой грани слышимости.

Ссорятся стариканы. Так и норовят из-под земли выглянуть!

2

То, что воду в камере отключили, Лейхтвейс понял, когда попытался смыть остатки засохшей крови на подбородке. Повернув кран, послушал негромкое злое шипение, закрыл и прикинул, чего ждать дальше. Наверняка вечернего чая не будет, как и утреннего. Не слишком тонкий намек на то, что все хорошее кончилось. Альберт будет работать основательно, от души, а Рената смотреть и сокрушаться. Но только в мыслях, потому как от его выбитых зубов зависит будущее воссоединение человечеств.

Лейхтвейс присел на железную койку и в который раз, но уже с совсем иным настроением, оглядел камеру. Койка, кран, рукомойник, железный унитаз, кружка, миска и ложка, одеяло. Негусто. С чего начнем? С ложки?

…Новая, из нержавеющей стали, знакомое маленькое клеймо на ручке, там же два отверстия и след от крепежа. Определенно не с другой планеты. Вермахт… Такие начали выпускать в прошлом году, причем в комплекте с вилкой. Крепеж – это для котелка, откуда ее скорее всего и сняли. На что годится?

Герои и злодеи из детективных романов умудрялись наточить этот полезный предмет до бритвенной остроты – к примеру, о ту же койку или о каменную стену. Получится? Едва ли, времени мало, а нержавейка не слишком податливый материал. Однако ложка и без того тонка, за бритву не сойдет, а вот за отвертку в самый раз, если, конечно, найдется подходящая резьба.

Миска – старая алюминиевая, чуть ли не из собачьей конуры. Можно метнуть во врага, если попадет в нос, будет больно. Еще один вариант – накинуть на вражью голову одеяло и устроить «темную», как в детском доме.

Он вновь пробежался взглядом по каменному узилищу. Что еще здесь есть? Лампочка под потолком за железной сеткой – и дверь. До лампочки не дотянуться, дверь не выломать, потому как тяжелая и стальная. Всем хороша, кроме одного – не тюремная, без глазка и окошка. Можно весь вечер показывать язык охране, и не заметят.

Инвентаризация была бы неполной без самой охраны. Двое, причем одни и те же, нелепая синяя форма, словно с маскарада – и вполне реальные пистолеты на поясе. Кобура настоящая, не самоделка, однако не из Рейха, на польскую похожа. Оружие парни ни разу не вынимали, кобуры не расстегивали. Нужды нет, их двое – он один.