— А где же малютка Ноэль? — первым делом спросили они.

Прошлым летом Ноэль прожила у них дома целую неделю.

Рене громко позвал Ноэль, обернувшись к лестнице на второй этаж, но не получил ответа.

— Наверно, гуляет по округе. — Он неопределенно махнул рукой. — Мы тут живем на деревенский лад.

— Это прекрасно, спору нет, — сказала Долорес Юм, — но не забывай, что детей иногда похищают.

Рене поспешил выбросить из головы эту тревожную мысль.

— Как ты себя чувствуешь, Рене? — спросила Долорес. — По словам Чарльза, ты слишком надрываешься на работе.

— Да нет же, дорогая! — запротестовал Чарльз. — Я ничего такого…

— Скоро и ты надорвешься. Я знаю Рене дольше, чем ты. Вы на пару целыми днями возитесь со своими колбами, а по вечерам у Рене забот полон рот с Ноэль.

И она пристально взглянула на Рене — неужели он себя как-то выдал или она просто хотела увидеть его реакцию на эти слова?

— Чарли сказал, что работа ваша продвигается туго, и мы подумали: может, взять Ноэль на недельку к нам, а ты пока отдохнешь?

Рене ответил быстро и раздраженно:

— Я не нуждаюсь в отдыхе и не могу оставить работу.

Это прозвучало грубо, притом что Рене высоко ценил своего помощника.

— Не в обиду — я знаю, что Чарльз может справиться с работой не хуже меня.

— Я не только о тебе забочусь, но и о малютке Ноэль. За детьми нужен глаз да глаз.

Чувствуя, как в нем нарастает гнев, Рене ограничился простым кивком.

— Если тебя такой вариант не устраивает, — продолжила Долорес, — почему бы тебе не нанять цветную девчонку, чтобы та присматривала за Ноэль после школы. Заодно помогла бы и с уборкой в доме. Может, французы и аккуратнее американцев, но с чистотой у них дела никак не лучше.

И она для проверки провела рукой по поверхности ближайшего шкафа.

— Боже мой! — секунду спустя прозвучал ее потрясенный крик.

На ладони остался густой черный слой из пыли, вековой сажи, смолы и глубоко въевшейся в дерево грязи.

— Какой кошмар! — вырвалось у Рене. Не далее как на прошлой неделе он в очередной раз отказался от предложения Бекки сделать уборку в доме. — Тысяча извинений. Сейчас я принесу…

— Ничего-ничего, так мне и надо, — сказала Долорес. — Я сама найду дорогу, не беспокойся. Этот дом я знаю вдоль и поперек.

Когда она удалилась, Чарльз Юм сказал:

— Похоже, мне стоит извиниться перед тобой за Долорес. Она женщина своенравная, как ты знаешь, но вот так бесцеремонно совать нос в чужие дела…

Он запнулся. В комнату стремительно вернулась его супруга, и мужчины тотчас поняли: что-то здесь не так. На лице ее застыла гримаса изумления и обиды, словно ей только что нанесли жестокое оскорбление.

— Зачем ты позволил мне подняться наверх? — обратилась она к Рене. — Меня не касается твоя личная жизнь, но будь на твоем место кто-нибудь другой, я бы решила, что это просто дурацкий розыгрыш.

В первый миг Рене остолбенел. Затем он начал догадываться, но не успел открыть рот, как Долорес заявила ледяным голосом:

— Разумеется, я подумала, что это Ноэль в ванной комнате, и потому спокойно туда вошла.

Рене не нашелся с ответом; он только издал протяжный громкий вздох, медленно поднес руки к глазам и покачал головой в такт размеренному тиканью часов. Затем, разом опустив руки, словно выбрасывал на стол свои карты, он попытался объясниться. Мол, девушка в ванной — это племянница соседа… но, еще не закончив свою фразу, он понял, что его усилия тщетны. Долорес была годом-двумя старше того военного поколения, которое уже ничему не удивлялось и принимало все вещи такими, какие они есть. Рене знал, что до своего замужества она была слегка влюблена в него, и не сомневался, что о случившемся очень скоро узнает весь университетский городок. Он знал это даже тогда, когда она притворилась, что верит его объяснению, и когда Чарльз перед их уходом понимающе заглянул в глаза Рене, молчаливо пообещав держать свою благоверную в узде.

— Ужас как неловко вышло, — чуть позже сокрушалась Бекки. — Нынче у Слокумов вода не текла совсем, а я запарилась и вспотела, вот и забежала быстренько обмыться. Видел бы ты лицо той женщины, когда она вошла в ванную! «Ох, это не Ноэль!» — сказала она. А что могла сказать я? По ее гримасе было видно, что она поняла все.

Наступил ноябрь, и кампус раз в неделю взрывался разноцветьем фиалок и хризантем, наполнялся запахом горячих хот-догов и мельканием футбольных эмблем, а окрестные дороги выглядели туннелями из желто-красной листвы над нескончаемыми потоками автомобилей. Обычно Рене не пропускал футбольные матчи, но только не в этом сезоне. Теперь все свое время и силы он отдавал драгоценной воде, которая не была водой в обычном смысле, — это была божественная, загадочная жидкость, быть может способная излечивать от бешенства носорогов или просто выращивать волосы на голом камне, — либо раболепно склонялся перед катализатором с обмоткой из платиновой проволоки ценой в пять тысяч долларов, по утрам встречавшим его тусклым мерцанием из своей кварцевой темницы.

Однажды утром они выехали из дома раньше обычного, и он решил показать Ноэль и Бекки свою лабораторию. Реакция Ноэль его слегка разочаровала — та слушала объяснения вполуха, не отрывая взгляда от своей копии расписания. А вот Бекки нашла нечто романтичное в электрически напряженной, пронизанной солнечными лучами атмосфере комнаты, с запахами неведомых газов, слабым ароматом нарождающихся открытий и низким гудением, исходящим от стеклянных колб.

— Папа, можно взглянуть на твое расписание? — попросила Ноэль. — Тут одно слово никак не могу разобрать.

Он протянул ей лист, уже переключая внимание на другое: смена громкости и тембра звука в лаборатории подсказала ему, что происходит что-то необычное. Рене опустился на колени перед кварцевой емкостью и выхватил из кармана авторучку.

Накануне он изменил условия эксперимента и теперь торопливо записывал показания приборов:

Расход 500 см3 в мин., температура 255 °C.

Состав газовой смеси: 2 части кислорода

на 1,56 части азота.

Слабая реакция, ок. 1 %.

Изменяю состав: 2 части кислорода на 1,76 азота.

Температура 283 °C, платиновая нить раскалилась

докрасна…

Он работал быстро, то и дело поглядывая на манометр. Прошло десять минут; платиновая нить то раскалялась, то затухала, а Рене заносил в блокнот длинную череду цифр. Наконец он встал и, оглядевшись с отрешенным выражением лица, как будто удивился, что Бекки и Ноэль все еще находятся здесь.

— Вот это я называю везением! — объявил он.

— Мы опаздываем в школу, — строго напомнила Бекки, но тут же сменила тон. — А что это было, Рене?