— Вот именно, не знаешь.

— Ты не в состоянии ясно мыслить. Тебе нужна помощь.

— Поговорим об этом утром. — Я повернулся к машине; грудь сдавило, перед глазами все плыло.

Я завел двигатель и тронулся с места, а Наоми продолжала ошеломленно смотреть куда-то в пустоту. Отъехав за угол, я заглушил мотор и заколотил кулаками по рулю, пытаясь отбиться от очередного приступа паники.

Дома я налил себе джина — всклянь, так, что он чуть не перелился через край стакана. Сидел и медленно пил, глядя, как темнеет на улице, и пытаясь заглушить то ли второй, то ли третий приступ паники за день.

Как только Кевин Блейк разблокирует телефон, полиция выйдет на Янковски, а она приведет их ко мне. Все решат, что деньги и паспорт — плата за убийство Мартина Вика. Учитывая мою репутацию, склонность к насилию, употреблению наркотиков и нарушению правил, пожизненный приговор не заставит себя ждать. Копы в «Стренджуэйз» долго не живут. На полу валялись ручка и блокнот. Идеи кончились. Дрожащими руками я начал писать предсмертную записку.

В последнее время я все чаще думал о Тессе Кляйн.

Брошенная у реки машина с распахнутыми дверцами… Мог бы я поступить так же? Оставить письмо, предполагающее самоубийство, и исчезнуть? Я ведь уже начинал его писать, но потом мой план рухнул, и осталось только посмеяться над собой. Некому мне писать такое письмо, да и далеко ли я уеду без паспорта?

Телефон завибрировал, и я с готовностью ответил, радуясь, что можно отвлечься от этих мыслей.

— Уэйтс.

— Здравствуйте, мистер Уэйтс. Мы разговаривали вчера…

Социальный работник. Насчет моей матери. Я основательно хлебнул джина.

— Сандра, я же просил больше мне не звонить…

— Да, я помню, — сказала она несколько нетерпеливо. — Обстоятельства изменились.

— В чем?

— Как я уже говорила, мы получили разрешение произвести психиатрическое освидетельствование вашей матери по месту ее жительства…

— Извините, но не могли бы вы называть эту женщину Кристин? Или миссис как-там-ее?

— Да-да, конечно. По итогам освидетельствования мы дадим заключение относительно…

— Сандра, я полицейский. И знаком с этой процедурой.

— Понимаю. Я решила не давать делу ход, пока не свяжусь с вашей сестрой…

— Энни, — подсказал я. — Мы же договорились, что вы не будете этого делать.

— При всем уважении, мистер Уэйтс, решать это не вам. Особенно учитывая тот факт, что вы не поддерживаете отношения с сестрой.

— Нас разлучили, — спокойно сказал я.

— Я делаю все возможное, чтобы поступить правильно в данном случае.

— Простите, — сказал я. — Не думайте, что я враждебно к вам настроен. Я знаю, какая тяжелая это работа. Просто мы говорим о человеке, от которого мы не видели ничего хорошего. Я бы предпочел, чтобы мою сестру не беспокоили. У нее своя жизнь.

— В любом случае я решила все же переговорить с ней до проведения освидетельствования, но дело в том, что вашу мать, миссис Фэрроу, вчера вечером госпитализировали.

— Из-за чего?

— Она пыталась покончить с собой.

Я невольно покосился на лежащий рядом блокнот, поднялся с пола и отошел подальше.

— Понятно.

— Я сочла, что вам необходимо об этом знать.

— Конечно. Спасибо.

— Теперь тем более важно, чтобы при проведении освидетельствования присутствовал кто-то из родственников. Вы не передумали в свете вчерашних событий?

— Вы все равно собираетесь его проводить?

— Извините за прямоту, но проблема в том, что в условиях одинокого проживания мы не можем гарантировать ее безопасность. В то время как при должном уходе…

— Сандра, а почему бы не забыть обо всем этом и не предоставить ей самой решить все ваши проблемы? И мои заодно.

— Простите, мистер Уэйтс, — сказала Сандра после некоторого молчания. — Вы просили не беспокоить вас, но я все равно позвонила. Этого больше не повторится. Доброй ночи.

— Погодите… — Я не успел договорить, потому что трубку уже повесили.

Что ж, логично. Я стоял, прижав замолкнувший телефон к уху и уставившись на блокнот. У меня всегда был соблазн считать мать злонамеренной силой, незамысловатым воплощением мировой несправедливости, но я знал, что она всего лишь человек, побитый жизнью, загнанный в ловушку обыденного существования.

В моральном, материальном и психологическом смысле.

Тяготами положения матери-одиночки, страдающей от недиагностированной шизофрении. Властным и жестоким мужчиной, который без предупреждения появлялся и исчезал из наших юных жизней. Она была так молода, когда я родился. В голове возникла картинка: мать со мной на руках в палате роддома. Совершенно одна. Вот бы перенестись туда, будучи взрослым. Поддержать, чем-то помочь.

Я пинком отправил блокнот в другой конец комнаты и попытался трезво оценить ситуацию. В ближайшие двадцать четыре часа я окажусь за решеткой. Теперь моя судьба в руках непредсказуемой вооруженной женщины, которая ожидала, что я помогу ей избежать обвинений.

После джина на меня снизошло нечто вроде облегчения.

Я не торопился выполнять приказ суперинтенданта и выяснять, не мне ли угрожает опасность. Когда Наоми предоставила доказательства того, как велика затаенная злоба Карвера и какую работу он проделал ради того, чтобы очернить мое имя, я уже знал, что разговор с ним только укоротит мою жизнь. Теперь все это не имело смысла. Я грохнул стаканом об стол и направился к двери.

Возможно, за несколько часов, оставшихся мне на этом свете, я смогу кому-то помочь.

«Безумная звезда» казалась порталом в параллельный мир. Этот скромных размеров клуб возник словно бы за ночь два года назад и притягивал к себе всех тех, кто оплачивает счет не глядя.

Я обходил его стороной с тех пор, как узнал имя владельца, поэтому удивился, когда швейцар приветствовал меня, будто завсегдатая, и бесплатно пропустил внутрь.

Большой зал вмещал несколько сотен человек, но сейчас в нем было всего около полусотни. Из невидимой стереосистемы наверху играла фоном электронная музыка, основной же звук шел от столиков. Из глубоких ниш и закрытых круглых кабинок на двоих. Слышались непринужденные разговоры, уверенные и одобрительные восклицания и — чаще всего — смех. Что бы ни происходило во внешнем мире, посетителям «Безумной звезды» всегда сопутствовала удача. Они унаследовали ее при рождении и передадут своим дорогим отпрыскам.

Я направлялся к бару, и тут ко мне скользнула хостесса в черном коктейльном платье и с улыбкой, которая казалась лекарством от всех бед.