речь? Прежде всего – о двух принципиально различающихся «типах» субъекта культуры, которые, в свою очередь, могут включать целые спектры конкретных форм субъектности, а именно:

– о деятельно-творческом субъекте (о субъектности «творца» культуры, что, как правило, и видится в роли субъекта культуры);

– об агентивно-акторском субъекте (о субъектности «потребителя», любителя, ценителя и поклонника культуры, который, увы, чаще всего выпадает из фокуса внимания культурологической науки).

В общем ситуация такова, что субъектом культуры (в роли созидателей, творцов и управителей культуры) не только в обыденном сознании, но и в трактовках культурологии видится лишь та небольшая часть социума, которая создает новые культурные смыслы, ценности, нормы, формы, уникальные артефакты (т. е. художники, писатели, поэты, музыканты, философы).

Однако существует и основная масса людей, которая, конечно же, соотносит себя с культурой и даже как-то влияет на нее. Подобные отношения в теории субъектности именуются «агентивными» и «акторскими». Эти типы субъектности не предполагают творения культуры, ограничиваясь пользованием культурой и ее потреблением, что и находит отражение в соответствующих формах субъектности в культуре. При этом субъектность данного типа (субъектность «рядового человека» в культуре) манифестируется с определенным предикатом, выражающим отсутствие у данного субъекта преобразовательного целеполагания. В итоге на арену выходят такие типы и формы субъектности, как «знаток», «любитель», «поклонник», «ценитель», «фанат» (культуры, искусства, музыки, театра, кино, живописи и чего еще угодно), которые, как видим, описываются не в логике деятельности, а в логике когнитивистики, коммуникации и информационных отношений.

В этом контексте, вероятно, уместно вновь обратиться к особенностям субъектно-объектных отношений в информационных процессах. Подобные системы характерны тем, что в них возможны бессубъектные процессы, когда в «роли субъекта» выступают не человек, а объективно сущие причины: законы, принципы, сложно опосредованные связи-отношения и т. д. Характерный пример такого плана – функционирование генетических кодов, т. е. саморегулирующихся («бессубъектных») информационных систем-процессов. Нечто подобное имеет место и в современных сложных технических системах (в искусственном интеллекте, компьютерах и роботах, «способных к самообучению», а также в системах автоматического управления). Но относимо ли это к системе по имени «культура» и к спектру механизмов субъектности в культуре? Если судить по фактам, относимо в существенной мере.

Мы пока оставим в стороне существующие попытки системно соотнести с культурой законы и принципы синергетики и самоорганизации, восходящие к работам М.С. Кагана [6] и рассматривающиеся нами в предшествующих разделах нашей монографии; обратимся к хорошо известному феномену, описываемому на основе метафоры «синергия». Ведь давно замечено, что любые серьезные достижения в какой-то сфере социального бытия (в науке, технике, политике, спорте) влекут не только некий «резонанс в культуре», но и рождение принципиально новых культурных идей, форм, парадигм. Это в истории культуры России ярко проявилось в начале XX века (в синергии «социальная революция – культура авангардизма») и в 60-х годах (в синергии «выход человека в Космос и его духовно-ментальные последствия» – культура шестидесятников). Подобных широко признанных примеров немало и в истории европейской культуры.

Но, в то же время, понятно, что в культуре нет (и не может быть) характерных для природы и природных процессов «автоматизмов». Эффект синергии здесь достигается не механически, а за счет имманентных культуре принципов и механизмов «синергетического поведения», в частности, за счет механизмов эмерджентности, эмердженции. Дело в том, что эмердженции подвержены не только социокультурные системы, но и субъекты этих систем, а точнее – их сознания (см. раздел 1.4). При этом в социально-культурных системах проявляются три типа эмерджентности: структурная, духовно-ментальная и субъектная, которые, в свою очередь, влияют друг на друга.

Таким образом, «пассивность» субъектов культуры типа «любитель» или «поклонник», скорее, кажущаяся, поскольку и они подвержены субъектной эмерджентности, что, в свою очередь, вызывает изменения в отношениях субъекта с культурой, «диктуя ей социальный заказ на изменения и развитие». Понятно, что самой масштабной формой эмердженции в культуре является, конечно же, парадигмальный сдвиг в культурно-мировоззренческих универсалиях, что, в свою очередь, влечет корректировку всей системы культуры (ее форм, норм, жанров, этико-эстетических идеалов, типов субъектности). Так что, кажущиеся пассивными агенты культуры (поклонники, любители, ценители, фанаты) реально оказывают влияние на ее развитие. И вот здесь мы подходим к ключевому аспекту субъектности человека в культуре с позиции (и в рамках) информационно-семиотической теории культуры.

Дело в том, что сегодня, в условиях информационного общества, ставшего ныне реальностью, становится очевидным то, что всегда оставалось в тени. А именно – главной формой социального действия (социальной и индивидуальной активности) человека является работа с информацией, ее потоками (создание информации и информационных массивов, обмен смысло-несущими информациями, т. е. коммуникация/общение, интерсубъективные процессы-отношения), поскольку это и есть ключевое предпосылочное условие любой иной формы активности людей. Соответственно, из всех типов и форм социальной субъектности человека заглавной является вовсе не субъектность в вещественно-преобразовательной (трудовой) деятельности или в процессах политической борьбы (как принято полагать), а именно субъектность в информационных, т. е. интерсубъективных, коммуникативных и интеракционных процессах. Если еще учесть, что любая информация обретает смысл, лишь будучи отнесена к человеку и «пропущена через него», через его сознание, а обретшая смысл информация и является формой культуры, то очевидно, что самой массовой формой субъектности человека является оперирование смыслонесущей информацией, смыслами культуры, культурой.

Здесь впору очередной раз подчеркнуть, что наука пока, увы, далека от разгадки тайн мозга – в частности, каким же образом информационные процессы в мозге человека (физические и биофизические характеристики которых поддаются наблюдению, измерению, контролю) трансформируются в ментальные сущности: образы, знаки, символы, абстрактные мысли, глубокие смыслы и высокие ценности? Но наука стоит на том, что оперирование смыслами происходит именно на основе информационных процессов:

– процессов соотнесения безусловной информации с условной социальной информацией (что уже рассматривалось достаточно подробно);

– процессов «опредмечивания» и «распредмечивания» смыслов в преобразовательной деятельности (трудовой, технологической) человека, что давно и широко известно;

– повседневных и массовых процессов интерсубъективных отношений, интеракции и коммуникации;

– процессов декодирования (извлечения) знаний и смыслов из форм информации, доступных человеку и наоборот – кодирования знаний и смыслов в формы, типы и системы социальной информации (что также уже рассматривалось в предыдущих разделах текста).

В итоге получается так: массовая информационная деятельность человека (субъектность в информационных процессах), субъектность человека в культуре, а также продуцирование смыслов и обмен ими оказываются единым неразрывным процессом и всеохватной формой бытия человека.

Как видим, анализ субъектности (ее структуры, механизмов и типологических форм) в культуре не только открывает новые грани культуры, но и дает новые аргументы, указывающие на информационную природу и сущность культуры. Остается лишь добавить, что ныне науки о человеке и обществе всерьез утверждают о становлении нового культурно-антропологического типа человека «e-homo» и нового типа культуры (электронной культуры), вновь и вновь свидетельствуя об