Кончает Битюгова так:

«Я знаю теперь, что такое труд, чувствую ответственность за этот труд, чувствую, что я уже не школьница-ребенок, а школьница-боец. Я работала для города и фронта».

На обложке рассказа Инны Битюговой изображены в красках свекла, брюква, турнепс и мелкие редиски: все о милыми, дружелюбными лицами.

Хороши стихи Ворожейкиной.

30 мая 1943 года

Когда-нибудь в дополнение к уже написанному однажды на эту тему стихотворению я напишу монографию о бессоннице. Сегодня она опять была у меня в самом своем грозном виде: «бессонница фуриоза», или «мульти-флора», или еще не знаю как.

Отчего она опять была – кто знает. Началось это с волнения по поводу передачи радио… Ночь была бесконечная, как жизнь. Снова конвейер воспоминаний, который ни замедлить, ни остановить нельзя.

Одновременно с этим я мысленно писала сразу три стихотворения, начала совсем новую главу о путешествиях. Ее то мне и хочется сейчас писать больше всего.

Бедный И. Д. тоже сумрачен и молчалив: у него десятки трудностей с отправкой студентов на фронт, с мобилизацией студентов в армию и т. д. А надо, надо все это пережить. Нельзя сдать сейчас, когда все же уже видна победа.

Начало третьего

Воздушная тревога.

3 июня 1943 года

Жаркий день, совсем лето. Поехали с Анной Ивановной за шляпами и попали в тревогу. Трамвай наш остановился у Марсова поля, мы все вошли в подворотню. Оттуда, как из туннеля, была видна синяя арка неба, безоблачного, сияющего.

Только что по радио опять передавали о продаже «в неограниченном количестве противоипритной пасты № 5».

Вечер

Обидели, обидели… уж не скажу меня, но вообще всех писателей. Выдали в Смольном первые медали, объявили по радио.

Там были: музыкант, дирижер, актриса, художник, но ни одного писателя. Даже Вишневский, который там был, не указан как писатель. Вообще – о нем ни слова. Вот уж, что называется, отблагодарили!.. И все же надо работать, – невесело тебе – а ты пиши.

4 июня 1943 года

Сейчас по радио назвали также и Вишневского в списке награжденных вчера. Таким образом, отмечены и писатели: и на том спасибо…

Евфросинья Ивановна сообщила мне, что немцы «набросали листовок». Снова стреляют. Сейчас, сию минуту, где-то близко, не грохнуло, а как-то прошипело…

Сяду-ка я за «пушкинское» стихотворение. В 144-ю годовщину рождения Пушкина в его квартире, на Мойке, мы будем выступать по радио.

5 июня 1943 года

Ну, и денек был вчера! Интересует меня судьба двух моих «медалей» – правдинской и тассовской. Но даже если нигде ничего не получится, все равно – я успокоилась. Говорю это без рисовки. Здесь сыграла свою роль и большая цитата из моего «Бессмертия» («Как проникновенно сказал поэт…»). А проникновенного то и обошли. Но как сказал Омар Хаям: «Ты обойден наградой – но забудь». Нет, не шутя, я если не забыла, то успокоилась. На меня нашло отличное веселое и злое настроение. И главное, хочу и могу работать… Главный секрет хорошего самочувствия – это, конечно, рабочее состояние: «Пока я работаю – пуля меня не возьмет». Только бы голова не болела. Только бы самой мне не сглазить, но тесто для главы у меня превосходное. Только пеки…

7 июня 1943 года

Новая пятая глава в виде «теста» вся уже готова. Надо только, чтобы оно не перекисло: еще старик Гете предостерегал на этот счет.

Вчера выступали на квартире Пушкина, где я раньше не была ни разу.

Был необычайной прелести весенний день. Небо задумчиво синело. Даже белые облачка – следы воздушных боев не бороздили его. Мы свернули на Мойку. Она была тиха, безлюдна. По этому тротуару, вдоль этой чугунной ограды проходил Пушкин, возвращаясь к себе домой.

Тихие комнаты пушкинской квартиры встретили нас. Они скупо обставлены красным деревом. Это мебель пушкинской эпохи, но не мебель Пушкина. Та с самого начала войны увезена отсюда.

На каминах и подоконниках букеты из черемухи и сирени (сирень в этом году необычайная: тяжелые дивные кисти, хоть высекай их из мрамора). И тонкий запах чуть увядших цветов следовал за нами из комнаты в комнату. В пушкинском кабинете, у пустых книжных полок, был установлен микрофон. Дом сохранился хорошо, полы натерты, но повсюду змеятся трещины. Особенно сильно повреждена стена в бывшей спальне Пушкиных. Это результат трех бомб, упавших на Мойку в ноябре 1941 года.

В кабинете, в том углу, где на диване умер Пушкин, стоит теперь его бюст в пожелтевшем лавровом венке. В Ленинграде нет теперь свежих лавровых листьев. Теплицы Ботанического сада давно погибли от вражеских бомб.

Невдалеке от бюста был установлен микрофон. По раз навсегда установившейся традиции, собрание, посвященное дате рождения поэта, открывалось ровно в два часа дня. Но на этот раз, в день 144-летия со дня рождения Пушкина, было допущено пятиминутное опоздание. Эти пять минут, были даны на трудности осажденного города, на неповторимо грозное своеобразие его быта.

В 2 часа 05 минут собрание Института русской литературы Академии наук, Ленинградского отделения Союза советских писателей и Пушкинского общества открывает профессор Мануйлов. Все стоя слушают его. Затем к микрофону подходит Николай Тихонов.

– Мы отмечаем этот день в обстановке сражающегося Ленинграда, – говорит Тихонов, – мы не можем быть сейчас ни в Михайловском, ни в Тригорском. Эти священные для нас места сейчас у немцев. Но здесь, в Ленинграде, Пушкин – участник нашей борьбы с поработителями. В бою участвуют не только люди с оружием в руках, не только современники боев. Наши предки величием своих деяний также борются за свою родину. Всю жизнь ненавидевший тиранию и рабство, воспевавший солнце человеческого разума, Пушкин сейчас с нами.

Взволнованно говорит Всеволод Вишневский. Он вспоминает Пушкина – певца Полтавы и Петербурга. Пушкин первый поднял тему военной мощи России. Он сам сражался за нее со всеми бенкендорфами, дубельтами, геккернами, дантесами. Пушкин принял бой с ними. Он пал, защищая не только себя, свою личную русскую честь, но и честь всего русского.

Кроме стихотворения, написала «лирический» отчет о вчерашнем и дала для «Правды». Надо почаще делать такие вещи. Не надо угашать в себе журналистику. Пускай живут все трое: поэт, прозаик и газетчик. Только не надо трогать ни театра, ни кино. Туда для меня нет пути, одни неудачи.

Еще я замечаю в себе жадность стяжателя и скупца. Что бы я ни увидела и ни услышала: звук, цвет, оборот речи, все мне хочется стащить и спрятать – авось пригодится для стихов или прозы.

День сейчас чудесный. Один из редких безоблачных