Они уже бежали на крик и лай. Все произошло в течение двух минут.

…Теперь они внимательно изучали – при свете полной луны – следы колес на полузаросшей проселочной дороге, отходившей от трассы и углублявшейся в лес.

– «Тойота-Лексус», та самая, – мрачно сказал Саня.

– Она. Только что отъехала, – добавил Леша.

Они подобрали фонарик и двинулись к «Волге». Молча, без обсуждений они решили не гнаться за зловещим джипом, имея за спиною двух детей.

В это время, сидя на семинаре в просторном зале, обдуваемом прекрасным кондиционером (если не глядеть в окно, можно вообще забыть о сжигающем зное, ожидающем тебя на улице), Александр Осинкин, ученый с мировым именем (не прибавлявшим, правда, ему в его отечестве денег к зарплате), тихо сходил с ума от мыслей о дочери.

Временами ему удавалось успокоиться, и тогда он думал, как, вернувшись, расскажет жене про Дорогу Смерти, а дочери – поостережется. Слишком ужасной была бы для ее чувствительной души история о том, как древние инки вырывали сердце из груди еще живых девушек. Это происходило на верхней площадке высоких пирамид. И несчастных вели по сотне ступеней к их страшной смерти…

Александра Павловича поместили, как и всех других участников международного семинара, в Кокойоке – в полутора часах от Мехико (самого населенного, кажется, города планеты). Это была так называемая хасиенда – бывшее чье-то роскошное имение, сейчас принадлежащее университету. Удобные двухкомнатные номера с хорошим столом для работы – не крохотный журнальный столик, как в некоторых даже очень дорогих отелях. В обширном дворе – всего лишь пять (!) бассейнов с ярко-голубой водой. По утрам он плавал в каждом из них поочередно. Пальмы, арки, дающие тень, прекрасные лужайки, розовые цветы всех мыслимых видов… А когда выходишь за ворота – третий мир как он есть: грязно-белая дохлая собака лежит на припеке в пяти метрах от ворот уже третий день, никто и не думает ее убрать. Бурная стирка в корытах по дворам, убогое белье, развешанное на кольях…

Вообще везде в небольших мексиканских городах, по которым их провозили по пути к памятникам угасших цивилизаций, – мусор, грязь на улицах, как во всех почти российских городках и поселках. Чего не встретишь никогда в самом маленьком городке любой европейской страны. Дурное обслуживание, бестолковщина… И Осинкина время от времени пробирала настоящая дрожь – неужели это и есть будущее его страны, России? И не выбиться нам из границ третьего мира?..

Около пирамид продавали с рук, прямо совали туристам поразительной красоты поделки, имитировавшие находки эпохи инков и ацтеков, – фигурки с полудрагоценными камнями, голубыми и терракотовыми, вставленными на место глаз и рта. Он представлял, как обрадуется этим фигуркам дочка. Стоимость каждой поделки равна стоимости одной хлебной лепешки. И сразу цена ручного труда местных смуглых умельцев с блестящими черными волосами, просительно заглядывавших в глаза иностранцев, умоляя купить их изделия, становилась ясна. А с ней – и уровень нищеты.

И Александру Осинкину было стыдно покупать эти вещи у людей, труд которых ничего не стоит.

Беспокойство о дочери непрерывно сверлило его мозг. Он не мог вспомнить, когда еще за тринадцать лет ее жизни он так сильно о ней волновался. Но, правда, до сих пор еще и не случалось такого, чтоб его девочка без отца и матери, с незнакомыми людьми, мчалась Бог знает куда на машине по Сибири…

И ни вернуть ее домой, ни сопровождать Александр Осинкин был не в силах.

А «Волга» шла и шла, на скорости не меньше ста, уже без остановок, Леша и Саня сменяли друг друга за рулем, и тот, кто пересаживался вправо, засыпал прежде, чем успевал усесться как следует. Мячик и Тося посапывали, а Женя то надолго задремывала днем, то вдруг просыпалась среди ночи и долго не могла заснуть. Ночь и день в последние двое суток налезали друг на друга – точно так, как налезали одна на другую новости, которые Женя узнавала по мобильному – неожиданно, потому что связь то исчезала, то восстанавливалась.

Ей звонили то из Москвы, то из Оглухина, а то из Омска – там разворачивались сейчас главные события. Будто судьба подгадала, чтобы реальные убийцы оказались поблизости от защитника невиновного – Артема Сретенского. Женя знала, что Артем Ильич оказался в эпицентре событий и теперь обладает гораздо большей информацией, чем та, что сообщил ему Том. Коротко говоря, доказательства невиновности Олега дополнились доказательствами виновности двух реальных убийц. Этого было достаточно для возбуждения нового уголовного дела – и отмены приговора Олегу!

А приказ убийцам пошел из Москвы.

Там сейчас кроме Фурсика находились два Ивана. Но пока она имела от них сведения по совсем другому, хотя и крайне интересному делу, – в камере хранения Курского вокзала действительно нечто обнаружено!..

И когда Иван Бессонов возбужденно, почти крича, рассказал ей про письма, которые оказались письмами рано умершего художника Николая Чехова, брата Антона Чехова, и про портрет девушки в белом, которой и адресовались скорей всего письма художника, Женя воскликнула:

– Ваня! Это же, наверно, прабабушка Анжелики!..

И он замолчал, ошеломленный. Ни Ваня, ни Женя еще ничего не знали о рассказе бабы Шуры Кутику, но чувствовали, что все сходится.

…Время от времени Женю охватывали совсем другие мысли, неотвязные и разъедающие. «Эгоистка! Холодная эгоистка!» – шептала она себе беззвучно. И не знала, как бы еще себя обозвать.

Конечно, связь по дороге была плохая, в одной области – MTС, в другой – только Билайн, а следующие сто километров – вообще ничего, но все равно!.. Все равно ее поведение – отвратительно. Папа, ее папа, души не чаявший в единственной дочке, так до сих пор и не дождался от нее в далекой Мексике ни единого звоночка. А ведь он уже знает, что она путешествует по Сибири с чужими людьми, да еще на машине!.. Мама – та хоть не знает еще, а то бы вообще с ума сошла там, на своих северных реках.

Бабушка, с которой она вчера сумела поговорить, непривычно холодно сказала, что от Жени такого не ожидала.

– Надо уметь думать и о близких тоже, – сказала бабушка. И больше ничего не прибавила.

– Майма! – объявил Саня. – Заправимся.

И тут же рядом с «Волгой» возник парень лет девяти, заинтересовавшийся в первую очередь огромной Тосиной головой у Жениных ног.

– Какая порода? – осведомился он.