– Ой, да ладно. Не тормози. Жизнь слишком коротка.

– Нет, – сказал Винс. – Значит, не судьба.

Белла поджал губы.

– Сам виноват.

Но когда они с Кесс шли назад, в квартиру на Блэксток-роуд, слова Беллы эхом звучали у него в голове, и Винс подумал: возможно, он прав.

Джой чувствовала приятное волнение, когда садилась метро в четверг вечером. Она направлялась в студию Беллы на Севен-Систерс-роуд, на вторую примерку. Впервые за неделю она ехала после работы на север, и почему-то даже это вызвало в ней ностальгию. Не то чтобы ей не нравилось жить в Стоквелле – там было очень приятно, и они с Джорджем были счастливы вместе, – но сейчас у нее появилась возможность взглянуть на свою новую жизнь с чуть более отдаленного ракурса. В каком-то смысле новый путь домой словно отождествлял новое направление в ее жизни за последние три месяца – она повернула налево, а не направо, на юг, а не на север.

Она села на сиденье и посмотрела на других пассажиров, испытывая приятное чувство родства – она вновь оказалась среди своих, обитателей северного Лондона. Она посмотрела на свое отражение в черном окне напротив и попыталась определить, заметно ли, что она теперь чужая этим людям.

А потом она опустила взгляд на кольцо, единственное внешнюю примету ее нового мира, и принялась вертеть его на пальце – вперед, назад и по кругу, по кругу, пока поезд не приехал на Финсбери-Парк.

* * *

Глядя на студию Беллы, Джой поняла, почему большую часть времени он проводил у Джулии.

В маленькой комнате умещались три отдельные вешалки для одежды, гардероб и комод с ящиками. Одежда валялась на полу и висела на крючках на стенах. Еще она висела на карнизе, за дверью и на обогревателе. Даже под раковиной стояла пластиковая сушилка для одежды, увешенная разнообразными трусами, носками и бюстгальтерами.

– Я их коллекционирую, – объяснил Белла. – Они словно шепчут мне: «Белла, возьми нас домой. Мы хотим жить у тебя». – Он потрепал пальцами шифоновое коктейльное платье цвета лайма. – А я не могу отказать.

Он сделал ей чай, разогрев кружку воды в микроволновке и бросив в нее чайный пакетик, и добавил молока, которое хранил на подоконнике. Оно было слишком жирным и слегка подкисшим, но Джой из вежливости не отказалась и села на край одноместной кровати Беллы, стараясь не испортить шляпу из страусиных перьев.

– Сейчас я расскажу тебе нечто потрясающее. – Белла отложил в сторону шляпу и устроился на кровати рядом с Джой. Он явно был возбужден.

– Ого, – удивилась Джой. – И что же?

– Имя Винс тебе о чем-нибудь говорит?

Джой поперхнулась чаем.

– Значит, ты поняла, о ком я?

– Даже не знаю, – сказала Джой, стирая капли чая с подбородка. – А о ком ты говоришь?

– Высокий красивый блондин. Он по-прежнему влюблен в тебя.

– Что?

– Ты знаешь, о ком я. По взгляду вижу.

– Ну, был один Винс…

– Да. Высокий красивый блондин, по-прежнему влюблен в тебя и живет на Блэксток-роуд.

– Белла, можешь рассказать сначала? Я что-то растерялась…

– Хорошо. – Белла уселся поудобнее, скрестив ноги. – В субботу вечером, почти сразу, как ты уехала, кто-то позвонил в дверь. Это оказалась какая-то истеричная ведьма в лоскутной шляпе с великолепнейшим парнем. Они вошли, и она начала вопить на Джулс насчет чертовой кошки…

– Кошки?

– Да. Му-Шу. Оказывается, это ее кошка, и это не кот, в общем, она говорит: «Ох, моя кошка, центр моего мелочного ограниченного мирка, а вы такие ужасные, что пускаете его сюда, бла-бла-бла…» Но Джулс объяснила, что кошка приходит к нам из-за тебя, Джой. А похожая на ведьму девица как запричитает: «Ох, Джой, а мы ищем девушку по имени Джой». И, оказывается, этот парень, Винс, с тобой встречался, и он думает, что по-прежнему любит тебя, а эта похожая на ведьму раскладывала Таро и заглядывала в хрустальный шар, и бог знает что еще делала, пытаясь отыскать тебя, чтобы он мог возвестить тебе о своем неумирающем чувстве. И вот они у нас, в твоей квартире, буквально через полчаса после твоего отъезда. Просто невероятно, да?

– О боже. – Джой приложила ладонь к губам. – Невероятно. Винс Меллон. Поверить не могу.

– И что ты будешь делать? Увидишься с ним?

– Боже. Даже не знаю. То есть… Господи! Он правда сказал, что еще любит меня?

– Да! Нет. Девушка сказала, что он в тебя влюблен, а он только немного поспорил. Но мне кажется, он просто смутился.

– Значит, они не встречаются?

– Нет. Это просто подруга.

– Винс Меллон. – Джой вздохнула и положила подбородок на руки, мысленно представив его лицо.

– Боже, он был великолепен.

Она вспомнила благородные ореховые глаза, пряди волос, спадающие на лоб, массивную челюсть и широкие плечи. Она не думала о Винсе так давно, что почти забыла о его физическом существовании. При одной мысли о нем ее бросало в дрожь от смущения, и она останавливала поезд раздумий до того, как в ее голову приходили мысли о том, как ее отец грубо лапает маму Винса.

Она до сих пор не знала точно, что произошло той ночью. Помнила только, как вспотела от стыда ее мама, бормоча при этом слова «отвратительно», «стыдно» и «унизил», а ее отец упрямо защищался, говоря, что он хотел всего лишь «немного повеселиться», что «слишком остро отреагировал», «слишком много выпили» и еще сказал, что мама Винса – «заводская шваль».

Это ее мать предложила уехать той же ночью.

– Я больше никогда не смогу смотреть этой бедняжке в глаза, – говорила Барбара, бросая в чемодан одежду, а отец Джой разглядывал в зеркале перевязанный нос, по-видимому, страшно себя жалея.

Джой хотела даже постучаться в окно спальни Винса, когда они уезжали, чтобы попрощаться и отдать ему записку, но в последний момент передумала и оставила ее на верхней ступеньке, положив сверху камень.

Джой понадобилось около полугода, чтобы окончательно убедиться, что Винс с ней не свяжется. Она предпочитала думать, что отказ от общения был обусловлен солидарностью с мамой, а не личной неприязнью к ней. Она его не винила – кто захочет связываться с такой семейкой?

Их отношения не закончились, а медленно растворились в пестрой череде проходящих дней, и поэтому они не разбили Джой сердце, но она испытывала какую-то странную, непонятную, необъяснимую тоску. В ее душе Винс Меллон превратился в расплывчатый, покрытый солнечными пятнами калейдоскоп запахов ярмарки и криков чаек, потных рук, фишек «Монополии» и первого в жизни чувства безумной, сумасшедшей влюбленности. Это его она упоминала, когда рассказывала людям, что потеряла девственность в восемнадцать, с парнем, которого встретила в Ханстантоне. Он был частью ее истории, но часть эта жила в своем, отдельном измерении, отдельно от всего остального, словно фильм или книга.