– Слышь, старый, че-то мне как-то неудобно, давай ты, тебе же привычно… – С какой-то надеждой Ильич ложится у пулемета, целится в откуда-то взявшегося «Усатого», тот улыбается, щелкает пальцами и прицельная планка сама переводится на остальных. Понимая свое бессилие и неизбежность, стараясь спасти дорогих и любимых им людей, он пытается хотя бы вынуть ленту, но пулемет начинает самопроизвольно выплевывать пули, летящие медленно и не падающие, как раньше у ног преследователей, а разрывающиеся в телах родных, предательски попадая точно в цель! Ильич вскакивает и кидается, что бы прикрыть собою дочь, но не успевает, слыша лишь:

– Спасибоооооо… – Следующая пуля должна разорвать его, но подлетая, останавливается и задирая переднюю часть острия, открывает, оказывается бывшее под ним, как под забралом лицо, которое сильно похоже на погибшего Сан Саныча, оно приближается вплотную, вырастает до размеров автобуса и:

– Бу! Что животное, думал не найдем и не узнаем, вяжи паскуду… – На последних словах тяжелые веки пришли в движение и через появившиеся щелки, будто еще во сне Ильич увидел, как четверо здоровых ментов ногами избивают не сопротивляющегося Леху, он словно мешок принимал в себя удары, выплевывая, будто выдавливаемую этими ударами из него, кровь…, молчал и выплевывал… Рядом переминался с ноги на ногу какой-то лысоватый с огромными бровями, он медленно повернулся:

– Во подонок… пригрел ты, батя…, ну ничего мы его на чистую воду выведем… О, кстати… – Пододвинув стул, Верхояйцев подсел к Ильичу, еле смотревшему на него черед затекшие и разбухшие веки, и с явным пренебрежением, совершенно не обращая внимание на его состояние, произнес:

– Пару вопросов и ты свободен… Пистолет там…, весь хромированный такой…, от куда взялся не знаешь? Так, фамилия твоя как?! Давай быстрей…, иначе забьем твоего…, этого… – И уже обращаясь к бьющим:

– Эй, гоблины, не переусердствуйте, мне его еще допрашивать…, давайте в машину, после закончите… – Повернувшись и увидев отсутствующие бессознательные глаза обожженного, пнул ногой его кровать, с ухмылкой поднялся и вышел. Уже идя по коридору, услышал раздающиеся с лестничного пролета протестующие голоса, принадлежавшие матери арестованного, сестре-хозяйке и доктору. Кричали они разное от предупреждения того, что нервный стресс от сегодняшних событий может подействовать необратимо, до:

– Как вы смеете, мерзавцы, дождитесь хоть завтра… – это же военный госпиталь… – фраза не успела закончиться, протестующие так и не дождавшись ответа, увидели отъезжающие милицейскую «буханку», и следом за ним красного цвета «Мерседес-Бенс», весь напомаженный и блестящий.

* * *

Не сопротивляющееся тело молодого человека, грубо затащили в отделение милиции и…, через минуту раздался грохот запирающегося замка двери темной квадратной комнаты – три на четыре метра, которая приняла постояльца на время не известное никому. Грязные, заплеванные стены, наверное единственный раз, еще при сдаче помещения, покрытые «шубой», и видевшие не одну голову, пытающуюся в подобной же ситуации расколоть себя пополам, и тем самым остановить жизнь на этом страшном этапе…

Ему уже не важно было где умирать, как это произойдет и что с его телом станет потом. Он нарочно, что бы сделать себе еще больнее, принял на деревянных нарах положение, при котором нестерпимая боль пронизала все его тело, и так и остался, но привычка втягивать эту самую боль внутрь собирая в одной точке, постепенно превратило ее в горячую попутчицу перипетий, которую даже стало жаль – все ее попытки досадить оканчивались неудачей и лишь помогали отвлечься от уныния и грядущего сумасшествия, в которое он впадал.

Возможно, именно это, через чур болезненное состояние и спасло его. Мысли начали оформляться, приобретать смысл и постепенно упорядочиваться. Одна из них заставила встрепенуться – врач сказал, что сыну требуется…, – что-то требуется…, а раз требуется, значит он жив!!! ЖИВ! ЖИВ! ЖИ-И-И-И-ИВ!!!

От этой мысли Алексей встрепенулся, попытался перевернуться, что бы больше сосредоточиться, но кроме того, что отец куда-то сразу упылил, ничего не вспомнил. Мама наверняка у Ванечки и не на шаг не отойдет. Мысли текли ледяным потоком, охлаждая жгучие воспоминания и восстанавливая события, которые он уже проговаривал иссохшим и окровавленным ртом, пусть и еле слышно: «Хорош отец! Сыну нужна была помощь, а я даже не понял этого!.. А может…, а может и Ия?» – ведь он так ничего и не знал о произошедшем. Все были настолько в шоке, что не смогли ни о чем говорить. Он точно помнит, что люди в машине, которая их везла, чем-то были заняты…, что-то делали, но ему не было видно!

Жена была накрыта простыней…, простыней…, ииии…, и точно – на ней не было пятен крови! Свешивающаяся рука Ии, которую он судорожно сжимал, была белой – не грязной, и ему сейчас казалось, что очень горячей и он чувствовал пульс, хотя в таких ситуациях можно «слышать» и свой. Подумав еще чуть, вспомнил, что был момент, когда ему показалось, будто ее рука сжала, не сильно, но сжала его кисть. И…, иии…, больше он не помнит ничего! Нииичееегооо!..

«Солдат» решил вспомнить все еще раз по порядку, до мельчайших подробностей. Раз за разом он прогонял события и они всплывали все четче и четче. ЧТО ПЕРВОЕ УВИДЕЛ, КОГДА ПОДБЕГАЛ И… КОГО? Именно «кого», ведь кроме родственников были, те кто заскакивал в машину, рванувшую с места перестрелки, он даже вспомнил часть номера, иии… навязчиво всплывало лицо человека, отставшего больше всех и сильно хромавшего… точно, перед самой посадкой он повернулся, но это Алексей видел боковым, периферийным зрением. Пусть так, но он руку на отсечение может дать – это был «Юрок», и это без вариантов!

Расстояние было метров 50 – многовато, что можно разглядеть, да иии…, может он ошибся? Это открытие многое объясняло, многое шокирующе меняло, но…, но не исправляло ситуации. В любом случае, важно одно – жива Ия или нет?! Остальное вообще пока не интересовало, даже то – зачем он здесь, и почему именно так с ним обошлись.

Он так и не смог себе представить ее смерть – такого не могло случиться! Ему казалось, что он чувствует ее присутствие среди живых и даже пытался каким-то образом нащупать супругу в пространстве. Начиная слышать какие-то голоса, наверное те, которые хотел и которые заставил появиться из подсознания. Поймав себя на мысли, что это похоже на сумасшествие, просто провалился в сон на несколько минут. Увидев в забытьи чтото мучительное, очнувшись понял, что должен хоть что-нибудь предпринять…

…Кое как он поднялся, появившаяся надежда дала силы – может все еще не так плохо и то, что сейчас с ним происходит – это самое худшее из происходящего в его семье. Он аккуратно поднялся, подошёл к грязной и обшарпанной двери, постучал и позвал, постаравшись привлечь к себе внимание. Каждый звук вырывающийся из его легких, да что звук, даже дыхание, вызывали боль – ребра видно поломаны, да он ещё и не отошел от последствий происходящего в ангаре.

Не страшно. Дико захотелось пить, но знать о настоящем положении дел гораздо важнее. Барабаня все громче и громче, после прислушиваясь и ничего не слыша, начинал заново, пока не начал приближаться шум, плавно перешедший в мат, ничего хорошего не предвещавший: