– Ваше колоратурное сопрано, – пояснила Вендулка. – Сперва вы пищите, словно комар, а потом говорите басом. Это маска на вас так действует?

– Нет, – отвечал Йиржи Геллер. – Мне так больше нравится.

– Ну, как знаете! – махнула рукой Вендулка.

– А меня больше устраивают обеды Лукулла, чем Валтасара, – встрял в разговор Густав Шкрета. – А то вдруг на стене появляются надписи, которые только пророк Даниил в состоянии расшифровать… Это же не конкурс кроссвордов, а совместный прием пищи!

Химику Менделееву как-то приснилась одноименная периодическая таблица. Но когда Менделеев проснулся, то химик не смог до него достучаться, и, как следствие, Менделеев ничего не помнил. На другую ночь химику Менделееву снова привиделась сволочная таблица, однако поутру он с удовольствием выпил чаю и пошел на работу как ни в чем не бывало. С тех пор так и повелось! Менделееву периодически снилась таблица, а химик бился головой о стенку, пытаясь донести свое открытие до Менделеева. Это безумие продолжалось довольно долго, покуда химик не окислился в Менделееве. Тогда Менделеев сел за письменный стол и собственноручно начертил периодическую таблицу Менделеева. И вот она – несправедливость! Душа поет, а вся слава достается телу…

– Если вы не расскажете, кто такой Валтасар, – предупредила Вендулка, – я напишу на стене все, что о вас думаю.

– Упоминается в Библии, – пояснил Йиржи Геллер, – что, когда вавилонский царь Валтасар обедал со своими придворными, женами и наложницами, на стене появилась надпись, которая предвещала Валтасару скорую гибель.

– Обычно такие надписи возникают после водки с портвейном, – заметил писатель. – А что они пили?

Но этот вопрос так и остался без ответа, потому что после пророческого заявления о скорой гибели Валтасара Йиржи Геллер пошатнулся, ухватился рукой за скатерть и вместе с «обедом» рухнул на пол. Это действие сопровождалось звуками бьющейся посуды и прочими акустическими фокусами, как то – эхо и резонанс. Гости бросились к Йиржи Геллеру, чтобы помочь ему подняться, однако не встретили никакого отклика. Йиржи Геллер, основательно залитый соусом и приправленный закусками, оставался ко всему безучастным, словно холодная свекла в винегрете. Тогда Вендулка стащила с дивана писателя, а на свободное место энергичные гости уложили хозяина. Сняли с него маску Тутанхамона…

– Это не Йиржи Геллер! – хором воскликнули Шкрета с Вендулкой.

– Как вы догадались? – удивился писатель. – Он же весь в кетчупе! Да я бы маму родную сейчас не узнал!

Автор думает, что, если комедия заканчивается трагедией, – это оплошность автора. Конечно, юмор понятие скользкое и не всегда оправданное, когда покойнику рассказывают анекдоты. Однако надо придерживаться литературного жанра от пролога до эпилога, и если жизнь задумана как фарс, то становитесь в очередь к Петронию, пойте ему шутливые песни и читайте легкомысленные стихи. Покойник все стерпит!

– А кто же это?! – воскликнули Янка с Анитой, глядя на безучастное ко всему тело.

– Вы так и будете разговаривать хором? – спросил писатель. – Прямо древнеримская ателлана какая-то или комедия дель арте!

– Это неизвестный автор, – пояснила Вендулка по поводу человека, уложенного на диван.

Она успела сгонять в кабинет Йиржи Геллера и вернуться обратно.

– Что значит «неизвестный»? – спросил Густав Шкрета.

– То и значит! – махнула рукой Вендулка. – Он гостит у Йиржи Геллера каждое лето. Видный чешский писатель и общественный деятель.

– Видный, но неизвестный, – пробурчал Густав Шкрета. – Как это может быть?

– Еще один писатель? – удивилась Анита. – А за каким, извините, чертом я этого сюда привезла?!

Она указала пальцем на Питера Устинова, который по-прежнему сидел на полу, куда его сбросила Вендулка, и обнимал за ножку «перекати-бар».

– Да, – подтвердил Питер Устинов. – Нас тут, писателей, как собак нерезаных! Какая счастливая литературная страна! Кстати, а сам Йиржи Геллер еще не писатель?

– Сам Йиржи Геллер непонятно где! – выругалась Вендулка, пытаясь нащупать пульс у неизвестного автора. – Кабинет пуст! А из писателей остался только один, потому что этот уже не дышит!

– Если не дышит, не надо его трогать! – сказал Густав Шкрета и отошел от дивана подальше.

Остальные гости последовали его примеру, все, кроме Питера Устинова, который и так находился на почтительном расстоянии от дивана.

– Экая незадача! – посочувствовал Питер Устинов коллеге. – А что с ним случилось?

– Вам же говорят, – зашипел на писателя Густав Шкрета, – что неизвестный автор скончался!

– То есть умер? – уточнил Питер Устинов. – За это надо выпить! Если дело так и дальше пойдет, то скоро я останусь один и буду олицетворять собой чешскую литературу!

– Что-что вы с ней будете делать? – язвительно переспросила Вендулка.

Но Питеру Устинову попала вожжа под хвост и подхлестнула на радужные перспективы.

– Писатель умер! Да здравствует писатель! – заявил он, наполнил бокалы шампанским и поэтапно опорожнил все.

– Воду за двери, вино на стол! – крикнул Трималхион… Он взгромоздился на подушки, и, пока гомеристы произносили, по своему наглому обыкновению, греческие стихи, он нараспев читал латинский текст…

Вендулка и гости молча взирали, как Питер Устинов расправляется со спиртными напитками в лучших национальных традициях, то есть по всякому поводу и не поводу.

– Я тут подумала, – вдруг заявила Вендулка, – что мы не сможем никому объяснить смысла этой драмы. Потому что сами ничего не понимаем.

– Тогда давайте драму считать комедией! – воскликнул писатель. – Полиции понравится. Я утверждаю, что более благодарных зрителей, чем полицейские, в природе не существует!

– Вот-вот, – подтвердила Вендулка. – Поэтому я предлагаю оставить все как есть и смотаться в Прагу.

– Машина сломалась, – напомнила Анита.

– А то! – ухмыльнулся писатель. – Я же недаром бился об нее головой!

– Поедем на поезде, – пожала плечами Вендулка. – Главное, чтобы все вместе. В одном, так сказать, купе.

– Почему это главное? – спросил Густав Шкрета. – И мне ваш план откровенно не нравится. Вы предлагаете бросить неизвестного автора и скрыться от правосудия! Как будто мы сбили его машиной.

– Машина сломалась! – снова напомнила Анита.

– А то! – ухмыльнулся писатель. – Я же недаром…

– Да замолчите вы! – прикрикнул на них Густав Шкрета.

– Более того, – продолжала гнуть свою линию Вендулка, – я хочу сделать алиби Йиржи Геллеру. Ведь могут подумать, что Йиржи Геллер отравил неизвестного автора мышьяком. И теперь мы вдыхаем ядовитые газы.

– Извините, – вякнул Питер Устинов. – Я не нарочно несу перегаром, а только от переживаний!